О первых началах - страница 35

, то лишь тогда оно явит тебе по возможности то, что оно есть. Ведь на самом-то деле оно не что-то и не качественно определенное нечто, но то, что предшествует им, то, о чем даже сказать невозможно, поскольку всякое имя — это что-то, причем не просто что-то, а еще и указывающее на нечто. И мыслить его нелегко, ибо каждая мысль есть что-то и относится она к чему-то качественно определенному. Даже если ты соберешь все вместе, то и это все будет качественно определенным и чем-то, так как составлено из чего-то качественно определенного. Таким образом, ум, деятельность которого состоит в созерцании качественно определенного нечто, испытывает муки при рождении мысли о природе единого, причем производит их даже и не он сам,— напротив, он соединяет родовые муки с ними самими и возводит их к наипростейшему, совершенно неописуемому и всецело бескачественному в качественном описании, причем как в общем, относящемся ко всему вместе, так и в особенном, применимом к каждой вещи, как предписывают поступать сам Платон и оракулы[236]. Если мы каким-то образом сможем это сделать, то лишь забыв о наших собственных мыслях и возвысившись до таких родовых мук, которым по природе свойственно ведать единое, но не открывать никому <его тайны> и разве что устранять препятствия, стоящие на пути такого обращения к нему, к каковым именно и относится обычай мыслить нечто качественно определенное, причем именно как нечто.

И когда кто-то добивается того, чтобы родовые муки научили его чему-либо о едином, вместо самих себя они предлагают вторую или даже третью мысль, которая, указывая нам на все определенное вместе, казалось бы, имеет дело именно с ним. Например, эта мысль гласит, что единое — начало, поскольку является наипростейшим, что оно — первое, что оно — всеохватное, что оно — породившее все, что оно — предмет стремления для всего, что оно — наилучшее среди всего; далее она будет последовательно перечислять или все то, причиной чего оно является, или же вещи, наилучшие и наиболее почитаемые среди всех, каковы и вышеназванные, и в первую очередь — в силу указанных причин — единое и все вместе[237]. Однако по мере произнесения подобных слов будет появляться мысль, лучшая, нежели данная, избегающая при рассуждении о начале определенного и многообразного, сводящая все к единой и однообразной природе. Ее необходимо предпослать той как объединенную — определенной. Тем не менее остающаяся внутри и не идущая впереди познавательной силы первая родовая мука не приемлет даже такого вывода, чреватого множеством и еще не способного произвести на свет того единого, в то время как сама эта мука, собираясь родить всецело простое и находящееся превыше всякого множества единое, каковое непознаваемо, рожает тем не менее, если можно так выразиться, единое познаваемое, вовсе не имеющее отношения к тому самому единому[238]. Впрочем, его природа, не будучи совершенно неизреченной, позволяет существовать нерасчлененному познаваемому, аналогичному родовой муке, не превращающейся в знание, как и само познаваемое не превращается в бытие познаваемого.

30. Ну что же, коль скоро единое есть все и нет ничего, что, как мы говорим, не будет единым, давайте, во-первых, рассмотрим, в каком смысле истинно суждение: «Единое есть все», во-вторых, является ли единое всем на равных основаниях, и, в-третьих, каково отличие бытия всем от бытия единым и объединенным. В самом деле, все в нерасторжимости является тем и другим.

В связи с последним вопросом я определяю сущее не как сущностное[239], а как единичное. Ибо это-то и есть все как единое — то, что превышает само сущее как таковое, и то, что прежде этого сущего можно было бы назвать объединенным, предвосхитившим вечность смешанного. Скорее всего, последнее уже предвещает высшее единство многого и первую родовую муку множества, а точнее, его слитного состояния; ведь множество, как и единое, появляется на свет прежде него. На основании их двоих, соединившихся в нем, оно предпосылает сущему единое, объединенное на их основе и смешанное своеобразие, которое оказывается его наличным бытием не в качестве единого или многого, а как смесь последних, явленная в третьем боге