Обагренная Русь - страница 41
В тот день до вечера простоял фарь на дворе у Оксиньицы. Попивая у вдовушки вино, то и дело поглядывал боярин в окошко. Даже обиделась на него вдова:
— Куды глаза пялишь, боярин?.. Уж не надумал ли променять меня на своего фаря?!
— Эк разобрало тебя, Оксиньица, — самодовольно улыбнулся Стонег.
Знатное седло изготовил в Киеве для своего любимца воевода. Приставил к коню, чтобы денно и нощно следили за ним, трех отроков.
Проезжая по Триполю, собирал боярин вокруг себя восхищенные толпы, звал к себе стариков, чтобы при нем хвалили коня, и не было для него пущей радости, как самому выехать в луга, поглядеть, как пасут его фаря на сочных травах…
Далеко видно вокруг с днепровского берега. Лихо соскочил с седла Стонег, отдал поводья подбежавшему Мистише, спустился к тихой воде и стал смотреть на реку: не проплывут ли заморские гости. Летом на Днепре людно — лодии идут косяками. Нынче, знать, тоже не без них — вон показались черные точечки. Ближе, ближе… Руку козырьком ко лбу приложил боярин, пошарил взглядом по берегу: ежели гости, то и дружина тут как тут. И верно — скакали всадники.
Тут со степи потянуло напористым ветром, взрябило воду в реке. «Верно сказывал Мистиша, — подумал боярин, — кажись, гроза».
Иной раз, в хорошую погоду, гости проплывали мимо. «Нынче не проплывут», — сказал себе боярин.
Лодии стали поворачивать к берегу.
А ветер все крепчал, и над степью вздыбилась большая туча.
— Эй, кто ты такой есть? — осадил перед Стонегом коня плечистый воин с длинными, спускающимися ниже подбородка, светлыми усами. За ним на рысях подтягивалась дружина — все в кольчугах и шлемах, при тяжелых мечах и копьях.
— Я трипольский воевода, — сказал Стонег, — а вы кто?
— Ведем гостей от Олешья ко Киеву, — спрыгнул наземь и приблизился к боярину воин. Вблизи он был еще выше ростом, и Стонег едва доставал ему до плеча.
Борясь с волнами на быстрине, лодии тем временам входили в затишек под укрытие берега. Упали первые капли дождя.
— Батюшка-боярин, — подбежал запыхавшийся Мистиша, держа Стонегова фаря и свою лошаденку под уздцы. — Не промок бы, батюшка-боярин, — эвона какая туча нависла. Поспешай!
— Подь ты! — прикрикнул на него воевода. — Глаза-то раствори, не видишь разве — гости к нам пожаловали.
— Дык промокнешь под дождем-то…
Воины засмеялись. Старший восхищенно погладил Стонегова коня по морде, пошлепал по губам.
— И отколь у тебя, воевода, этакой фарь? — удивился он.
— Князя Романа подарок, — выпячивая грудь, с готовностью отвечал Стонег.
— Эвона! — недоверчиво протянул старшой. — За что ж тебя жаловал князь?
— За что жаловал, то мне ведомо. На что тебе знать?..
На лодиях суетились люди, спускали ветрила, накрывали холстиной товар.
Сверкнула молния, гром ударил почти сразу же — боярин перекрестился и вскарабкался на коня. Дождь полил сплошными отвесными струями. У реки остались одни лодейщики — все дружно кинулись к воротам крепости.
Шум низвергшейся на землю воды был так силен, что не слышно было ни топота копыт, ни храпа коней, ни криков. Словно бичом подгоняя их, молнии полосовали небо со всех сторон с оглушительным треском.
В приезжей избе, что была срублена для случайных гостей, народу набилось видимо-невидимо. Все возбужденно посмеивались, старались протиснуться поближе к печи.
— От самого Олешья ни капельки не упало, — говорил старшой, положив рядом с собою на лавку шлем и стряхивая воду с груди и рукавов, — А тут, гляди-ко, добрым дождем встречает нас Русь.
— Сено убираем, дождь-то не шибко к добру, — заметил Стонег.
Был он доволен счастливому случаю: ежели бы не гроза, так и прошли бы лодии к Киеву. А тихая жизнь в крепости изрядно наскучила боярину.
— Ты вот что, Мистиша, — сказал он ни на шаг не отходившему от него паробку. — Беги к Настене да накажи ей: пущай сокалчих взгомонит. Буду не один, с людьми…
Паробок выскочил за дверь. Старшой улыбнулся:
— Спасибо тебе за крышу над головой, воевода. Добрый ты хозяин, да мы народ не привередливый. Переждем грозу — и снова в путь. Пировать будем дома.
— Хороший гость — хозяину в почет, — сказал Стонег. — Я вам хлеб-соль, а вы мне сказки.