Одинокое письмо - страница 11

Егорка настраивает «Альпинист». Я выхожу наружу, иду вдоль острова. Семьсот шагов в длину, но в отлив мои владения расширяются. Почвы здесь нет, только камни, нет и деревьев.

В море шторм едва ли не усиливается. Вчера было полнолуние, самое для шторма время. «Волна не так вздымается, когда ветер на ветер похаживает, то восток подует, то север, — объяснял Иван Михайлович, — а один-то он дует, так волны час от часу больше и больше».

Ко мне подходит Егорка, спрашивает, нравится ли мне здесь. Мы еще раз обходим остров и возвращаемся в избу.

Андрей и Иван Михайлович спят, норвежский джаз чуть слышен.

— А у вас мать есть? — вдруг спрашивает он меня. — И отец есть?

— А с кем ты живешь? — спрашиваю я.

— С теткой, — вздыхает он.

Потом разговор сам по себе наводится на страшные истории, и мы шепчемся про волков, оказывается, что осенью они ходят по следу и могут напасть на человека сзади.

— А в Яреньге, — рассказываю я ему, — когда зимой едут на санях и боятся волков, то спускают длинную веревку, чтобы волочилась следом за санями, может быть, волкам кажется, что это змея, и они не подходят близко, а бегут по лесу параллельно дороге.

Радио не заглушает порывов ветра, оконные стекла вздрагивают.

Шторм не утихает. С северной стороны бьет особенно сильно.

Егорка спит.

Зимний и Летний берег, по которому можно идти от деревни к деревне оберег, я весь исходила.

Съезжу в Кандалакшскую губу посмотреть, как ловят семгу, — и тогда мне останется только Терский берег Белого моря.

Помню, как пять лет назад первый раз я приехала в деревню на Белом море, я возвращалась из Соловков, с того и начались мои ежегодные скитания: Нюхча, Колежма, Юково, Гридино... А до этого я была на Пинеге, в заонежских деревнях, в Каргополе, в Кириллове.

— А ты, Верушка, к нам учительницей приезжай, — говорил Петр Павлович и глядел то на море, то на высокие избы, то за деревню, где готовили летное поле, а пока там росла брусника да торчали обгорелые коряги; на новую школу; потом он ходил по классам; я шла за ним и тоже вдруг заволновалась, будет ли готова она к первому сентября.

— А возьмете, а? — я еле поспевала, был он кряжист, и шли мы на тоню к рыбакам.

Всю неделю был шторм, с «Мудьюга» спускали штормовой трап, к нему подходили карбаса и доры, и, пока грузились, рыбаки поднимались на палубу поздороваться с капитаном, выпить пива, проводить своих в Архангельск, а на берегу собиралась вся деревня, дорки подходили к борту, и кого-то встречали и провожали, и поднимали по веревке бочонки с морошкой, а вслед за ними старух, которые ехали к дочерям в Архангельск и жаловались, что семушка на Зимний берег ушла и сей год погода рано пала.

А я плыла из Соловков, мы с Танькой заехали туда после экспедиции и уже собирались морем в Кемь, потом в Ленинград.

За день до отъезда говорили мы со старпомом, про остров расспрашивали лениво, потому что путешествие наше кончалось.

Он говорил, что служит здесь недавно, но слыхал, что раньше был на острове рыболовецкий колхоз, а теперь морскую капусту добывают и перерабатывают, а рыбаки сидят на тонях по Летнему берегу.

— Танька, — сказала я, — Танька, плывем туда, а?

— Нет, — сказала она. — Завтра уходит ПТЗ в Кемь.

Я думала, что она не уедет, но наутро она подоткнула под меня свою половину одеяла и долго прибарматывала, копошилась в палатке, искала что-то.

Я согрелась и подумала, что она все же не выйдет. Иногда дождь почти стихал, и это было так, как будто тебя держат за руку и сейчас отпустят. Я засыпала, когда она выскользнула наружу и сразу исчезла в лесу.

Теперь я плыву на рейсовом теплоходе, который идет в Архангельск и останавливается в каждой деревне, грузится по полдня и плывет дальше по Летнему берегу.

Пока мы стоим на рейде, веселая толпа собирается на берегу, а я еще не выбрала своей деревни: Пушлахта, Летняя Золотица, Летний Наволок, Лопшеньга, Яреньга, Пертоминск...

Я расспрашиваю мужиков, и они говорят о своих деревнях, теперь они приуспокоились и чинно сидят на лавках в носовом кубрике; длинный стол уже чист, мужики натолкались в буфете, выпили и теперь спокойно веселы, и рассказывают про свои деревни, и перебивают друг друга в своих советах мне.