От Самары до Сиэттла - страница 13

Другой случай был трагическим. Около Точковского крестьяне обозлились, когда черкесы стали их ловить при попытках воровства сена, которое принадлежало другим крестьянам из этого же села.

Управляющий знал об этих настроениях. В тот день был церковный праздник с выпивкой и танцами, обычно заканчивающийся дикой дракой. Черкесы услышали о празднике и захотели побывать на нём. Управляющий предупредил их, что опасно быть в пьяной толпе, и просил их остаться. От искры мог возникнуть пожар - присутствие чужаков на празднике могло быть поводом для драки. Главный среди черкесов обещал не пускать в ход оружие, чтобы не было причины для драки. И они пошли. Когда драка началась, черкесы выбрались из толпы все, кроме одного. Его сильно избили. Когда полицейский врезался в толпу, все бежали, и только этот черкес остался лежать на земле. Когда он увидел человека в форме, то привстал, отдал ему честь и через несколько минут умер. Его пистолет не был разряжен, значит он из него не стрелял. Управляющий был в отчаянии, он считал, что этот парень должен был защищаться, даже пустив в ход оружие. Но ему ответили: “ Мы дали тебе слово не стрелять. Наш друг умер, так как это было угодно Аллаху.”

Третий случай произошёл в Самаре. Около девяти часов вечера на мукомольном заводе начался пожар. Мы были в летнем доме в 10 км от этого места. Брат Виктор и я поскакали на пожар. Старому черкесу приказали ехать тоже. Когда мы добрались, ситуация была безнадёжной: все пять этажей были в огне. Мы послали несколько человек на крыши соседних зданий, чтобы оттуда поливать пылающий завод. Пожар продолжался до утра.

Кассир начал выплачивать деньги тем, кто участвовал в тушении пожара. Те, кто получил деньги, тут же шли в кабак, а потом возвращались, заявляя, что ещё не получили платы. Но кассир знал всех, кто получил, так как у него была ведомость. Шумящая толпа стала собираться возле входа и даже пыталась сломать двери. Мой брат приказал черкесу встать в дверях и пускать только тех, кого вызывал кассир. Я наблюдал эту сцену с балкона недалеко от этого места. Черкес, старый человек слабого сложения, вырос в дверях. Каждый пьяный из толпы мог его побороть. За поясом у черкеса был пистолет, а в руках он держал хлыст. Когда группа из 10-15 человек попыталась кинуться на него, он только поднял свой хлыст и сказал: “Назад!”, не меняя позы. Они сразу отошли. Эта сцена продолжалась около получаса, а затем пьяницы стали расходиться. Для меня было ясно, что этот старый человек не струсил. Когда его награждали, он был смущён - он полагал, что просто выполнял приказ хозяина, это был его долг. И он отказался от дополнительной платы за ночную службу.

Эти случаи объясняют, за что я уважаю мусульман - за их честность, чувство долга и чести.

Весной 1904 г. я закончил пятый класс, а следующие два были специальными, так как в них преподавали экономические дисциплины. Ученики с четвёрками и оценками ниже должны были сдавать экзамены, а я был свободен, так как учился на отлично.

Поэтому я уехал домой, в Самару, на пасхальные каникулы и мог не возвращаться в Москву до следующего учебного года. Однажды в полдень в мае мы были во дворе. Вдруг вышел отец, хватая ртом воздух, и потерял сознание. Мы перенесли его в дом и послали за доктором. Врач прописал кислород, попытался пустить кровь, которая шла густой и тёмной. Но кислород помог. Отец открыл глаза, посмотрел на нас и сказал: “Вы такие испуганные. Я не боюсь смерти, но боюсь за вас — как вы останетесь одни, без меня”!

После приступа ему пришлось оставить все свои дела, и мой брат Виктор, который был управляющим мукомольного завода, принял их. Отцу пришлось покинуть пост главы города. В июне они с матерью поплыли пароходом по Волге, доктор был с ними.

4-го июля у отца вновь был приступ, во время которого он умер, прямо на пароходе. Когда его тело доставили в Самару, тысячи людей пришли на его похороны и шли за гробом на кладбище. В доме, который он только что отремонтировал, вновь обставил, первым событием были, к несчастью, похороны.