Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой - страница 10

— Тысяся, тысяся, тысяся, — забормотала она, протягивая вверх руки.

Я рассмеялась, покачала головой, давая понять, что не понимаю по-татарски.

— Возьмите, — бросила деньги радисту. — Тут сто восемьдесят. Должно хватить на пять штук. Ох, Витя, еще бы немножко меду!

Витька растерянно перебирал деньги, а татарка вдруг закричала, завизжала, застучала кулаками в вагон. И в это время поезд тронулся.

— Девушка, девушка! — услышала я голос Витьки. — Выбросьте четыре обратно!

Ничего не понимая, лишь бессознательно подчиняясь этой команде, я стала осторожно, по одной выкидывать в окно скользкие ароматные лепешки. Видела, как Витька, шагая рядом с вагоном, подставлял ведро, ни одна лепешка не упала на землю.

— А эту не надо! Слышите — не надо! — строго крикнул он, заметив, что я приготовилась выпустить из рук последнюю, пятую… — Вот тебе, тетка, сто восемьдесят.

— Твести, твести! — не отставала от него торговка.

— Нули! — развел руками Витька. — Хватит с тебя! — и побежал, догоняя подножку вагона.

Вскоре он показался в дверях нашего купе. Я все еще сидела на верхней полке, держа в руке тающее масло.

Витька вошел, закрыл окно. Наверно, решил, что мне холодно в легком ситцевом платье.

— Здесь ведь не магазин, а спекулянты, по три шкуры дерут, — будто извиняясь, проговорил он.

Я вдруг все поняла.

— Как нехорошо получилось!.. Выходит, мы ей остались должны двадцать рублей!..

— Вот еще! — хмыкнул Витька. — Ничего мы ей не должны. Это я растерялся. Надо было за эти деньги две лепешки оставить. Все равно бы не догнала.

— Что вы, Витя! — совсем испугалась я.

— Ну, ладно! — махнул он рукой. — Пойду концерт заводить.

Уже выйдя, заглянул снова и спросил:

— Вам какую пластинку завести?

Я назвала итальянскую баркаролу. Очень скоро надо мной щелкнуло, и полилась задушевная мелодия. Оцепенение, охватившее меня, постепенно отходило, непривычное неприятное беспокойство ослабевало. Я даже улыбнулась, вспомнив, как Витька рассчитывался с торговкой. «Нули», — развел он руками. Нет, значит, больше ни копейки.

Я хотела уже слезть с полки, чтоб прибрать масло, но вдруг снова услышала итальянскую баркаролу. С самого начала и до конца! Витька, видимо, забыл перевернуть пластинку. Ну и хорошо, я могу ее слушать сколько угодно.

Но когда я услышала ее в третий раз, заволновалась.

Что это он делает? Совсем с ума сошел!

Соскочила на пол и плотно притворила дверь, будто это могло помочь.

«Не бойся, не бойся, одни мы с тобою», — в третий раз подряд пел Лемешев. По всему поезду, во всех вагонах!

Вот замерли последние звуки… Слава богу! Ох! Ну и Витька! Какой озорник.

И вдруг… опять баркарола! В четвертый раз!

Не зная зачем, я стала натягивать на себя Борькины свитеры, сначала один, потом другой. Наверно, я хотела бежать к Витьке и прекратить его выходки. Но я даже не знала, в каком вагоне радиоузел. Конечно, можно спросить у проводников, но как к ним пойдешь? Что скажешь? Ведь они тоже слышат.

Дверь открылась, вошел дядя Федя.

— У поездного мастера просидел, — сказал виновато. — А ты, поди, уж есть хочешь? Сейчас спроворим.

Глядя на него во все глаза, я напряженно молчала, потому что Лемешев допевал в это время последние слова…

— Чего это ты? — подозрительно посмотрел на меня дядя Федя.

Я только выдохнула в ответ и с облегчением шлепнулась на скамейку — надо мной зазвучала наконец новая мелодия:

Уже давно мы огибаем большой город. Едем-едем и никак не остановимся. В этом городе сойдет с поезда Дмитрий Иванович, у которого здесь тяжелораненый сын. Дмитрий Иванович, опустив плечи, сидит в нашем купе.

— Один сынок — как свет в окошке, — тихо говорит он. — Не дай бог, что случится — мать не переживет.

— Да чего уж ты так, — уговаривает его дядя Федя. — Врачи умеющие, излечат… и так и далее…

— Как ведь хорошо жили! — восклицает Дмитрий Иванович. — Учиться Коля поступил в институт, на третьем уже был… жениться подумывал… А теперь вот и внучонка не оставит…

Дмитрий Иванович тяжело всхлипывает, зажав ладонью судорожно вздрагивающие губы.

Я смотрю в окно на город, вижу его как в тумане. Что ждет здесь Дмитрия Ивановича? Мы так и не узнаем. Его место займет в вагоне другой человек, поезд тронется, уйдет и — все…