Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой - страница 13

Он ушел, а я села на скамейку и прислушалась, как стучит у меня сердце. Он сказал: «Телогрейку тебе надо заиметь». Значит, думает ездить со мной.

Мне и в окошко хочется смотреть, и на пассажиров, — как они упаковываются, о чем говорят. Оторвавшись от окна, бегу в вагон, подсаживаюсь к знакомым.

— Вы еще дальше поедете? — спрашиваю мужчину в черной косоворотке. С ним девочка лет одиннадцати — Катенька.

— Да вот ее определить к родственникам под Москвой надо. Племянница это моя. Сам-то я на фронт подаюсь.

Он делает мне выразительный жест.

— Родители-то у нее…

Я знаю уже, погибли у Кати родители в Смоленске, во время бомбежки.

Старенькой бабушке помогаю увязать котомку. Она все всхлипывает, волнуется.

— И зачем еду? Им и без меня хлопотно. Но куда я опять одна-то… А, доченька? — тревожно заглядывает она мне в глаза.

— Вы правильно делаете, что едете к сыну, — завязывая узел, решительно говорю я. — Он должен позаботиться о вас.

— Да если бы здоровье, так и не поехала.

— Он встретит?

— Ох, не знаю. Телеграмму соседка посылала.

— Я помогу вам выйти из вагона.

— Спасибо тебе, касаточка. Ох, ох, еду вот, еду…

Собираются пассажиры, прощаются, записывают адреса.

— Чем черт не шутит, может, буду в тех краях, навещу, — пряча в карман записную книжку, говорит молодой человек в очках маленькой девушке с пышными волосами.

Увидела я и того сержанта. Мы оба покраснели, когда встретились глазами. Он сразу полез на верхнюю полку за вещами.

— Таня! — позвал дядя Федя.

Бегу в купе.

— Слушай-ка, голубка. Хотел я сам с тобой к сестре поехать, да, видать, не успею, дело у меня есть.

— Я одна съезжу, не беспокойся, дядя Федя!

— Вот и неохота мне, чтоб ты одна ехала. Может, в другой раз съездим?

Молчу, не знаю, что сказать. Уж очень хочется повидать сестру.

— Тогда вот что. Витьку попрошу я. Пусть он с тобой поедет.

Я киваю. Мне хочется, чтоб Витька поехал со мной.

Вот она, Москва! За окном большие дома, переезжаем мост, под ним катится красный трамвай. Я представляла ее не такой, но все равно у меня захватывает дух от волнения.

— Ее ведь бомбили, а совсем не видно!

— Не любит она раны свои показывать, — говорит дядя Федя. — Го-ордая!..

Подъезжаем. Витька давно уже крутит марши, и от этого и тревожно и торжественно. Москва!

Поезд замедляет ход. Выбегаю в коридор, хватаю бабушкину котомку. Хочу провести старушку вперед, опасаясь, — вдруг опять будет такая же давка, как при посадке?

— Граждане пассажиры, — стараясь перекричать марш, неожиданно для себя, обращаюсь к людям. — Пожалуйста, не создавайте в дверях пробку!

— Торопиться некуда, — улыбается в ответ пожилой военный. — Помереть всегда успеем.

Бабушка держится за мой рукав, повторяет непрестанно:

— Боюсь, доченька, ох, боюсь. Вдруг да осердятся они на меня…

— Да что это вы такое говорите, — горячусь я. — Как это может сын на мать родную рассердиться?

— Оно, конечно, всякие бывают сынки, — откликается кто-то сзади. — Но ты не тушуйся, бабуся, выхода у тебя другого все одно нету.

— Тут совсем не в выходе дело! — возмущенно оборачиваюсь я.

— А вот и в выходе, — смеется военный; кивая на дверь. — Надо продвигаться, девушка. Москва, приехали.

Я осторожно вывожу бабушку в тамбур. Никто нас не толкает. Идут спокойно. Клава помогает старушке сойти с подножки.

Я только вышла, сразу завертела головой — ищу бабушкиного сына.

— Какой он? — спрашиваю.

А она уже прижалась к груди высокого смуглолицего человека. Он гладит ее волосы, кусает крупные свои губы.

Пассажиры чуть приостанавливаются посмотреть на мать с сыном.

— Здравствуйте! — подает руку смуглолицему, военный. — А мы с вашей мамашей вместе ехали. Хорошая старушка!

— Спасибо, — смущенно отвечает тот.

— Ну вот, бабуся, а ты боялась! — заглядывают в лицо старой женщине ее спутники.

Из-под вагона с ремнем от динамо-машины вылез дядя Федя и позвал меня.

— Пойдем к Витьке. Подвяжись платком.

У вагона, к которому мы подошли, стояла девушка со строгим ясноглазым лицом.

Я прямо загляделась на нее, пока дядя Федя разговаривал.

— Маруся, — спросил он уважительно, — Витька где?

— Убежал куда-то.

— Давно?

— Сразу, как выключил радио. Пластинку он какую-то хотел искать в городе, может, за ней и поехал.