Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой - страница 16

Он весело улыбнулся, прищурил темные глаза, высоко приподнял одну бровь и поводил ею.

— Хороша у. Федора помощница!

Антонина Семеновна хрипло рассмеялась. Мужчина откозырял, шутливо поклонился и, шагнув вперед, постучал в дверь проводников.

Там было тихо. Он повернул ручку, дверь не открывалась.

— Нет никого?

— Ушли, видно, — кашлянув, откликнулась Антонина Семеновна.

Я очень удивилась. Я точно знала, что Тамара в купе. И уборщица тоже. Они никуда не выходили. Я хотела посоветовать мужчине постучать посильнее, но не решилась.

Он пошел дальше, и начальница наша — за ним. Она была явно расстроена. Нагрубила, а теперь, наверно, раскаивается и стыдится меня.

Замок в купе проводников щелкнул, выглянула Тамара. Заметив меня, зло поморщилась:

— Чего тут торчишь все время?

Я на миг оцепенела от этой новой обиды. Потом, не сказав ни слова, зашла к себе, захлопнула дверь и села на скамейку. Еще караулила вместо нее вагон!

Состав потянули к перрону. Я даже в окно не глядела. Началась посадка, а я и посмотреть не вышла. Слышала, как по коридору, переговариваясь, шли пассажиры, били в стенки чемоданами. Пробки, кажется, не было. Вагон наш идет из Москвы плацкартным, у каждого свое место.

В дверь ко мне постучали. Я вздрогнула. Не очень-то мне нужны ее извинения, раз она такая…

Дверь раскрылась, и я увидела Витьку. Обрадовалась, что это не Тамара, схватила его за рукав, потянула в купе — там ведь пассажиры идут, а он им мешает.

Витька улыбнулся и открыл ящик.

— Дядя Федя стамеску просит.

Я заглянула через его плечо, подсказала:

— Вон та, в уголочке. Еще носик у нее расплющенный, как у уточки.

Витька взял стамеску, шагнул к двери.

— Витя, — остановила я его. — А у вас есть такая пластинка — «Пароход», Утесов поет?

— Нули, — развел руками Витька. — Была, треснула!

В обратный путь я была посмелее — нет-нет да и выскочу на остановке, пройдусь вдоль состава, потолкусь среди людей.

На одной из станций почти все женщины держали в руках стеклянную посуду — графины, рюмочки, стаканы, масленки, розетки. Женщины выныривали из-под вагонов, сначала оглядывались по сторонам, а потом вытаскивали из-за пазухи или из кошелки что-нибудь стеклянное.

Одна из них тронула меня за рукав.

— Меняем на чулки, — торопливо сказала она и, осторожно оттянув борт жакетки, показала небольшой графинчик — пузатенький, с заостренной пробочкой. Я заволновалась — он в точности такой, какой был у нас дома под уксусом, а потом разбился, и мама очень жалела о нем. Привезти бы его сейчас домой, показать Борьке! Но… чулки… Их же не снимешь, неудобно, да и холодно. Ведь октябрь уже.

— Может, рейтузы есть? — настаивала женщина.

Я смутилась, отрицательно покачала головой и отошла к своему вагону.

— Меняем? — ухватила меня за рукав другая и позвякала посудой.

Я энергично затрясла головой и поспешила к подножке. Возле нее Тамара из корзинки выкладывала в большую кастрюлю рюмки и считала:

— Тридцать шесть… тридцать семь… сорок…

«Зачем ей столько?» — удивилась я, но спрашивать не стала, потому что все еще сердилась на Тамару.

В купе дядя Федя выставлял на стол шесть рюмочек и такой же, как тот, пузатенький графинчик.

— Они не всегда бывают, — сказал он мне. — Сам-то я непьющий, но для дома, для гостей надо. Мало ли кто придет… и так и далее.

Я взяла в руки графинчик, открыла его и понюхала.

— Ничем пока не пахнет, — рассмеялся дядя Федя.

А мне показалось, что пахнет уксусом. И мама, повязав платье посудным полотенцем, стряпает пельмени. И мы с Борькой сидим рядом и помогаем. Борька выдумывает, с чем бы сделать счастливый пельмень — с перцем или с угольком? «Лучше с тестом, — советует мама, — ведь говорят, что его надо обязательно съесть, иначе счастье не сбудется».

— Таня, голубушка, что с тобой? — прижал к себе мою голову дядя Федя. — Да что это ты, право… Выпей-ка водички… Ну, ну…

Потом мы с ним долго сидели, и я рассказывала ему о маме.

— И совсем это не правда насчет счастливого пельменя! — с горечью воскликнула я.

— Конечно, неправда, — откликнулся дядя Федя. — Люди их для своей утехи выдумали. А только и неплохо это. Сядет человек за стол и думает: а вдруг да мне счастливый пельмень достанется? И интерес у него появляется и оживление. А уж если попадется пельмень с углем или еще с чем, — вот уж и обрадуется, вот уж и расхвастается. И всему застолью от этого весело.