Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой - страница 42

— Не эту бы надо…

Федор взял ее за руку, тихонько потянул к прилавку.

— Скажи, которую, Дашутка?

— Эвон ту, небесно-голубую, — кивнула девушка.

— Давай сюда! — крикнул Федор лавочнику. — Давай и эту! Будет заплачено.

А на пасху они сыграли свадьбу. Федор, счастливый, стоял с Дашуткой под венцом в новой рубахе небесно-голубого цвета.

…Дядя Федя закончил свой рассказ и молча смотрел в окно. Я тоже не могла говорить. Мне почему-то представилось, как мы сидим с Борькой на диване и я рассказываю ему дяди Федины истории. И эту тоже. Борька слушает как зачарованный, а потом идет к письменному столу.

И я будто говорю ему:

— Ты про пуговки хочешь записать?

— Да.

— Не надо, Борь…

— Почему?

— Это — дяди Федино.

В дверь к нам постучали. Я была уверена, что это Клава. Но вошла Антонина Семеновна. Она посмотрела на нас и непривычно смущенно проговорила:

— Посидеть к вам зашла.

На следующий день Витька в своих концертах не один раз заводил баркаролу и «Таню, Татьяну». Он явно напоминал о себе, может быть, даже думал, что я зайду в их вагон. Но я сидела с дядей Федей и почти никуда не ходила. Тогда Витька пришел сам.

— Вот он! Забыл меня совсем, — воскликнул дядя Федя. — Крутишь там свои пластинки… и так и далее…

Витька присел возле двери и помалкивал, улыбаясь. У проводников стукнула дверь, и Витька опасливо покосился в коридор. Видимо, он все-таки побаивался Тамарки.

Разговор у нас не клеился. Наконец Витька решительно спросил меня:

— Хочешь пластинки слушать?

— Я и так их все время слушаю.

— Нули! — сказал Витька. — Там у меня будем заводить всякие… Пойдем?

Я не знала, что ответить. Мы так хорошо разговаривали с дядей Федей. Может быть, он не хочет, чтоб я уходила.

— Иди, Таня, — сам предложил он. — Чего тебе все время сидеть со мной, стариком? Скучно, поди…

— Что ты, дядя Федя. Мне нисколечко не скучно с тобой, — воскликнула я, во-первых, потому, чтоб Витька не подумал, что я уж так рвусь к нему, а, во-вторых, потому, что мне и в самом деле не скучно с дядей Федей.

— Идите, идите, — отодвинулся дядя Федя и выпустил меня из моего уголка.

Витька поглядывал, как я причесывалась, снимала пушинки с сарафана.

— У меня есть такая пластинка «Бимбамбула», — говорил он, уже стоя в дверях. — Под нее танцевать здорово получается.

— Вот и потанцуйте там, — рассмеялся дядя Федя. — Хорошо, просторно.

— Я вообще говорю, — смутился Витька.

Мы пошли. Витька впереди, я сзади. Он то и дело весело оглядывался на меня, словно проверял, иду ли я. Потом вдруг подтянулся на верхних полках, и я чуть не налетела на него.

В конце нашего вагона на боковой полке лежала и поохивала старушка. Витька нагнулся к ней:

— Что, бабуся, болеете?

— Ох, болею, сынок, ох, болею! — пожаловалась бабушка.

— Ну, болейте, болейте! — бодро сказал Витька и, видимо, с торжеством оглянулся, потому что я услышала его растерянный голос:

— Таня, постой! Куда же ты?

Опасаясь, что Витька бежит за мной следом, я пулей влетела в свое купе, захлопнула дверь и привалилась к ней спиной.

Дядя Федя удивленно посмотрел на меня.

— Чего ты?

Я молчала, прислушиваясь. Но в коридоре было тихо.

— Неужели он обидел тебя чем? — негромко серьезно спросил дядя Федя.

— Он бабушку обидел.

— Какую бабушку?

— Которой мы бутылками ноги грели.

— И что же он натворил?

Я рассказала. Дядя Федя выслушал меня внимательно, потом отвернулся к окну и, качая головой, проговорил:

— Вот озорник, а? Пусть придет только, мы ему прочешем бока-то… и так и далее…

А если бы дядя Федя еще знал про Тамарину картошку!

ни с того ни с сего, без всякого концерта и даже не с самого начала запел Лемешев.

Напрасно подлизывается — не поможет!

…Синеглазая женщина стоит на перроне и улыбается дяде Феде. Это та самая женщина, которая встречала его в тот раз, стояла тут же с Юрием Мартынычем, нашим начальником.

— Дядя Федя, ведь это же Дашутка, да?

— Старушка моя, — смущенно улыбается он. — Дарья Егоровна.

— Да какая же она старушка! — горячо возражаю я, потому что у женщины совсем молодые глаза и милая светлая улыбка.

Пассажиры вышли, и в вагон к нам поднялись Дарья Егоровна, Борька и Анна Силантьевна, наша с дядей Федей сменщица, редкозубая, коренастая. Дарья Егоровна и Борька остались в купе, а я, дядя Федя и Анна пошли по составу. Мы должны показать ей, что у нас все в порядке, плафоны на месте, лампочки тоже. Ведь теперь она поедет с нашим поездом в рейс.