Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой - страница 44
В коридоре цеха пусто. Открываю дверь в кабинет. Начальник за столом просматривает бумаги. Поднимает на меня глаза.
— Проходи, Назарова.
На боковом столике вижу подшивку Борькиной газеты, и мне становится легче — будто не одна я в кабинете с начальником.
— Ну, обучилась? — спрашивает он.
Если сказать — еще не совсем, он направит на учение к другому электромонтеру.
— Обучилась, — отвечаю я.
— Так, так… Хорошо. Мы в ваш поезд ставим вторую динамо-машину.
Он хочет поручить ее мне! От радости у меня перехватывает дыхание. Борька думает в точности так же. Он говорит, что это очень даже целесообразно проверить меня на практике под присмотром дяди Феди. Дядя Федя будет ехать в своем вагоне, я — в своем, но в любую минуту мы можем прийти друг к другу и посоветоваться.
— Если чувствуешь, что сумеешь ездить самостоятельно, — продолжает начальник, и я с готовностью киваю головой, — то могу поставить тебя на дачный поезд. Если нет — еще раз отправлю в дальний рейс с каким-нибудь электромонтером.
Мне хочется присесть, но стулья стоят далеко, вдоль стены.
Подойти и взять стул я не решаюсь.
— Ну и как? — слышу голос начальника.
— Пошлите меня на второй машине с дядей Федей, — прошу еле слышно.
Он выпрямляется на стуле, смотрит остро, с усмешкой и даже зло.
— А почему это я должен тебя обязательно в Москву направить и обязательно с Красноперовым?
— Он бы последил за мной в пути…
— Что-то, я смотрю, ему здорово понравилось с тобой ездить, — колюче щурится на меня начальник.
— Это мне с ним понравилось, — уточняю я и отталкиваюсь от стола. — Куда меня поставите?
Мне хочется скорее уйти от него. Он говорит:
— Или еще с кем-нибудь в рейс пошлю или на дачном. Завтра решу.
— Мне зайти?
— Да.
Я выхожу из кабинета и заглядываю в окошечко нарядницы.
— Зина…
— Чего тебе?
— Скажи, пожалуйста, адрес дяди Феди.
Она внимательно вглядывается в мое лицо.
— Не подмазано-то скрипит? — спрашивает шепотом.
— Что? — не понимаю я.
— Проехали! — говорит Зина и пишет адрес на листке бумаги.
Снова иду по отстойному парку, как тогда. Нет, совсем не так. Тогда мне было хорошо, я шла принимать свой состав. А сейчас…
— Таня!
Из-под вагона вылезает Митя с гаечным ключом в руках. Видимо, ремонтировал динамо-машину.
— Здравствуй! Ты разве сегодня едешь?
Я отрицательно качаю головой.
— А куда ты?
— К дяде Феде. Я больше не поеду с ним в Москву.
— Почему? — Митя садится на подножку, приглашая и меня присесть.
Я рассказываю ему все.
— Чего это он вздумал? — пожимает плечами Митя. — Монтеров не хватает. Как раз было бы здорово поставить тебя на вторую машину.
— Вот и Борис так же думает, — вздыхаю я.
— Какой Борис?
— Брат мой.
— Ох, крепко он пропесочил директора столовой! Такой фельетон выдал, что будь здоров! Я читал сегодня.
Я киваю, соглашаясь с Митей. Борис вывел на чистую воду взяточника и грубияна, от которого страдал весь коллектив.
— Не усидеть ему после этого в директорах, — убежденно говорит Митя.
— Наверно, — довольно равнодушно откликаюсь я. Какое-то время мы молчим, думая каждый о своем.
— Таня, — начинает Митя. — У тебя хватит духу минут через 10—15 снова зайти к начальнику в кабинет?
— Зачем?
— Зайти и сказать: «Я очень прошу отправить меня еще хоть один раз с Красноперовым. Вторым монтером. Мне хочется испытать свои силы под его надзором».
— Это бесполезно. Он и слушать не будет.
— Нет, ты зайди и скажи так, — настаивает Митя. — А я в это время в кабинете буду.
Видимо, Митя решил поддержать меня во время разговора с начальником.
— Сможешь?
— Смогу, — соглашаюсь я, потому что терять мне нечего.
…Открываю дверь в кабинет. Митя сидит за боковым столиком и листает Борькину подшивку. Начальник на прежнем месте. Лицо у него растерянное, смущенное.
— Что вы, товарищ Назарова? — спрашивает он.
— Юрий Мартыныч! — с места в карьер начинаю я. — Прошу вас разрешить мне съездить в поездку с Красноперовым на второй машине. Он меня доучит. И в то же время я буду чувствовать ответственность. Вы не бойтесь, я все сделаю как надо, за ремнем послежу и за машиной… и перемычки буду проверять…
Все это я выпаливаю одним духом и смолкаю, чтоб дать сказать ему хоть слово.