Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой - страница 45
Начальник откидывается на спинку стула, глядит на меня с благодушной улыбкой.
— Видал? — обращается к Мите. — Что тут будешь делать? А?
Митя тоже улыбается, продолжая читать газету.
— Ну, выходит так, товарищ Назарова… как вас… как вас…
— Таня, — подсказывает Митя.
— Таня, — повторяет Юрий Мартыныч, продолжая улыбаться. — Люблю инициативу… И не препятствую. Ни-ни.
Он встает и начинает ходить по кабинету, поглядывая на меня веселыми глазами.
— Выходит, решено и подписано. Отдыхайте, в свой срок принимайте вторую динамо-машину и отправляйтесь с Красноперовым в рейс. Динамка в каком состоянии? — снова обращается он к Мите.
— Завтра доделаю, — отвечает тот.
— Ну вот, до свидания, — начальник протягивает мне руку. — Надеюсь, оправдаете…
Выхожу из кабинета совершенно ошарашенная. Что произошло с начальником?
— Что ты там делал? — спрашиваю Митю, когда он появляется на улице.
Митя смеется.
— Нет правда, Митя!
— Ну, я вошел к нему… — начинает он не торопясь.
— Ну?
— А он сидит…
— Ну?
— Я сразу к подшивке. Ох, говорю, слышал, что в газете фельетон здоровый есть.
— Ну?
— А он — какой-такой фельетон?
— Ну, Митя, ну скорее, — тороплю я.
— Ну, короче, я будто читаю фельетон и все поохиваю: ох, несдобровать, ох, худо будет начальнику!
— А он?
— А он — кому несдобровать, кому худо? Я ему, конечно, разъясняю. Мол, взяточник, грубиян тот на-начальник, с людьми не считается.
— Ну? Дальше?
— А потом будто дошел до конца да и ахнул: — Б. Назаров! Да ведь это, говорю, брат нашей Назаровой фельетон-то написал! Вот, говорю, классный журналист: как копнет, так и с корнем!
— А он что?
— Так разве, говорит, он у нее в редакции работает? В редакции, говорю.
— Ну?
— Ну, а тут и ты зашла, — Митя вытирает свои большие замасленные пальцы носовым платком. — Он ведь тру-у-ус.
— А чего боится? — спрашиваю я.
— Видно, нечиста совесть, — пожимает плечами Митя. — Ну, ладно. Значит, едешь в Москву, — заключает он, и глаза его весело поблескивают. Мне он напоминает сейчас Витьку, — тоже, оказывается, озорник порядочный.
— Спасибо тебе, Митя! Спасибо!
— Ну, вот еще, — Митя снова смущенно трет пальцы носовым платком.
— Митя, — серьезно спрашиваю я. — А помнишь, ты тогда проволочку… через коллектор прямо… на щетки временно сделал? Исправил или так и ушла машина?
— Что ты! Все сделал как надо.
— Снимали динамку?
— Нет, у меня времени вдосталь было, я все с собой принес и на месте отремонтировал.
— Спасибо тебе, — повторяю я, пожимая его темные пальцы, уважительно добавляю: — Золотые у тебя руки, Митя!
Домой бегу чуть не вприпрыжку. С большого здания по деревянным стропилам осторожно спускаются люди. Вверху, на фоне неба, краснеет лозунг: «Да здравствует 26-я годовщина Великого Октября!»
25.
Дядя Федя поручил мне заботу о нашей прежней динамо-машине, а сам принял новую.
— Тебе уж тут все знакомо — и купе, и щиток, да и ремень на нее надевать полегче, — сказал он. — А эту еще проверить надо, как она будет работать… и так и далее…
Мы пришли в парк очень рано. Распределили вагоны, мне шесть, дяде Феде — восемь. Мои с головы, его — с хвоста.
— Обе машины у нас будут сообща освещать состав, — сказал дядя Федя и, заметив, что я не очень поняла, пояснил: — Разрывать состав не станем. Пусть ток от обеих динамок идет по всему составу. Если вдруг заглохнет одна машина — другая будет на все вагоны светить.
— А может заглохнуть? — спросила я.
— Ну, не так их делают, чтоб они глохли, да мало ли. Вдруг ремень слетит или срежут его…
— Я за обеими поглядывать буду, — пообещала я.
В составе оказалось три вагона, взятых из других поездов, в них все было запущено, и нам с дядей Федей пришлось повозиться.
А потом мы работали отдельно. Он в своих вагонах все проверял, а я в своих. Вот уже и проводники стали появляться, таща на плечах огромные мешки с бельем. Я возилась в купе, когда ко мне заглянула Клава. Лицо ее сияло.
— Приехала! — хлопнув ладонями и прижав их к груди, радостно сообщила она.
— Кто?
— Да Вера же! — махнула на меня рукой Клава. — Приехала, говорю, от попадьи из-за Волги!
Я тоже хлопнула ладонями и прижала их к груди. А потом схватила Клаву за плечи, усадила на скамейку, стала расспрашивать: