Отвоёванная весна - страница 15
Учительница сидит на лежанке. Она делает вид, что ей безразличен наш разговор, что она увлечена книгой, но время от времени вскидывает ресницы и быстро оглядывает нас.
- Куда путь держите, гражданочка? - спрашивает учительницу Рева.
- В хутор Михайловский
- Там у вас тоже знакомые? - вмешивается Пашкович
- Нет, дела, - уклончиво отвечает она.
- Какие дела, если не секрет?
- Разные.
Таня, одиноко сидевшая у порога, наконец снимает пальто. Пытается повесить его на вешалку, но пальто падает, и из кармана высыпаются какие-то бумажки и фотографии. Она наклоняется поднять их. Чапов предупредительно бросается на помощь.
- Это кто? - спрашивает он, внимательно рассматривая одну из фотографий.
- Брат мой, - застеснявшись, отвечает Таня.
- А ну-ка, побачим, якой брат у Татьяны. - Рева берет карточку, смотрит на нее и, улыбаясь, протягивает мне. - Дивись, комиссар.
На фотографии Никитские ворота в Москве. Высокий юноша стоит у высеченного из камня Тимирязева, закутанного в докторскую мантию. Под фотографией подпись:
«Смотри, Татьянка: даже Клементий Аркадьевич и тот тоскует без тебя. Ждем оба - Тимирязев и твой Иван Смирнов».
- Нияк в толк не возьму, - глядя с хитринкой на Татьяну, говорит Рева, отдавая ей карточку. - Твоя фамилия Кутырко, а родного брата Смирновым кличут?
Таня краснеет и опускает глаза.
- Можно взглянуть? - неожиданно поднимается учительница.
Таня неохотно притягивает фотографию.
- Як же так получилось, товарищ Таня? - пристает Рева.
- Да ты не стесняйся, Татьяна, - улыбается хозяйка. - Какой же в этом грех... Нет, Иван не брат ей. Это ее нареченный...
- Знаю твоего Ивана, - говорит учительница, кладя фотографию на стол. - Знаю, - уверенно повторяет она. - Он в лагере сидел, в хуторе Михайловском. Сама вывела его оттуда.
- Ты?.. Ваню?.. Как же? - и Татьяна даже приподнимается на стуле.
- Как? Это уж мое дело... Ну да ладно, скажу: о нем у меня особое письмо было... Одним словом, девушка, вместе с твоим Иваном дошла я до Подлесного. Здесь он упросил остаться дня на три...
- Погоди, погоди, не путай, - взволнованно перебивает Татьяна. - Ваня не мог дойти. Он тяжело ранен.
- Пустяки. В левую руку. Ходит - не угонишься.
- Вот как... Значит, одни бьются, умирают, а другие мужей себе добывают? - не удерживается Рева.
- Нет, не для того выводила я из плена лейтенанта Смирнова, - и брови учительницы сходятся над переносьем. - Поважнее у него дела есть.
- От кого же у вас было письмо о лейтенанте Смирнове? - спрашивает Пашкович.
- От Иванченкова, старосты Смилижа.
- С каких же это пор сельский староста получил право приказывать коменданту лагеря?
- Это было заранее договорено с Павловым, бургомистром Трубчевска, - неохотно отвечает учительница.
- Так... Странно... Что-то уж больно ловок ваш Иванченков, если он в таких тесных отношениях с фашистским комендантом и предателем бургомистром, - резко замечает Пашкович.
- Прежде чем говорить о человеке хорошее или плохое, - в свою очередь вспыхивает девушка, - надо хотя бы немного знать его!
- В таком случае, кто же, по-вашему, Иванченков?
- А вы приходите в Смилиж да сами посмотрите на него.
- Перестань, Муся! - останавливает Ева. - Пожалуйте ужинать, товарищи.
Хозяйка пропускает всех в соседнюю комнату. Мы остаемся втроем: Пашкович, Ева и я.
- Сама ничего толком не знаю об Иванченкове, - говорит хозяйка. - Сейчас все так перемешалось. Только сердце почему-то подсказывает: Иванченков наш, советский человек.
- В таких делах сердце не советчик, товарищ Павлюк, - сурово замечает Пашкович. - Этим Иванченковым надо заняться.
- Только не сейчас... Скажите, Павлюк, - вспоминаю я. - Нам Таня рассказывала, будто у вас жил какой-то друг вашего мужа.
- Как же, как же... Капитан артиллерист Илларион Антонович Гудзенко. Он был ранен в районе Буды, подлечился и пришел ко мне. Дней пять жил. Хотел было организовать здесь партизанский отряд, да каратели нагрянули, и он пока ушел в Хинельский лес, отсюда километров тридцать-сорок.
- Ну, а больше к вам никто не заходил? - спрашиваю я. - К примеру, такой же, как Гудзенко? Или вроде него? Скажем, подпольщик?