Память земли - страница 32

Не зная, ответить ли презрением и смолчать или попросту прикрикнуть, Сергей спросил наконец:

— Как это — щегол?..

— Обыкновенно. Порхаете. Сверкнули крылышками — и тикать. Оформили всё идеей: борюсь, мол, за принципиальность. Будто не ясно, отчего пятки намазали.

— Отчего?

— В кишке слабо. Да еще красуетесь: вот, дескать, как страдаю без любимого дела. Вроде не знаете, что секретарь обязан охватывать все, в том числе технику. В нашем районе сейчас этой техники больше, чем было во всем Союзе в первую пятилетку, а вы будто не соображаете!

Да, «старшина», так подкупивший Сергея, оказался даже для него, настроенного было на прямоту, чересчур прямым…

— Вас, — отчитывал он Голикова, — и сию минуту видать насквозь. Слушаете и взвиваетесь, что какой-то сельсоветчик вас раскладывает. А помните вы, что у сельсоветчика и у вас одинаковые партбилеты? Петров ваш забыл. Хоть не примнет — упаси боже! — не поцарапает, заворачивает в целлофанчик!..

Снег под ногами Конкина похрустывал звучно и ровно, точно кто-то умелой, сердитой рукой резал капусту. Без всякого логического перехода Конкин сказал:

— Не обижайтесь. Я потому ведь, что в вас, кроме глупостей, уйма людского. Это секретарю прежде всего надо. — И еще мягче: — Бросьте злиться.

И через несколько шагов совсем товарищески:

— Конечно, если действительно не выдержите, тогда что ж… Но ведь и вы про коммунизм говорили. Как же целый район, двадцать одну тысячу народа, в такой момент намереваетесь бросить? Или вы по пословице: сбрехнул и отдохнул?

Сергей давно высвободил локоть из руки Конкина, шагал далеко впереди… Почему он должен выслушивать грубости этого человека? «А Орлова, — спросил он себя, — Выслушивал бы?» И вынужден был ответить: «Не «бы», а уже много раз выслушивал. Так что же, выходит, прав Конкин? Не по рангу сельсоветчику раскладывать Голикова?..»

За поворотом улицы лежала акация, сбитая, должно быть, проезжавшим пьяным бульдозеристом. Комель вывернуло с песком, с красно-охристой глиной; дерево перегородило проезжую дорогу.

— Пацаны-ы! — закричал Конкин играющим в конце улицы ребятишкам.

Они примчались, рассчитывая явно не на работу.

— Чего, дядя Конкин? Дядя Степан Степанович, кино будет сегодня? Нас пустят?

— Будет. А пустить не пустят. — Конкин засмеялся, надвинул передним шапки на носы. — Хватайтесь за акацию, пихнем с дороги. Федор, чего стоишь?

— Была охота, — процедил коренастый чубатый Федор, задвинув руки в карманы.

— Ух ты… — изумился Конкин и под общий хохот стукнул по шее мальца вроде в шутку, но на самом деле крепко. — Берись!

Мальчишки и председатель Совета облепили ствол. Сергей тоже взялся (глупо же стоять в стороне), и под запев Конкина: «Ра-азом!» — акация пошла к краю дороги, вспахивая ветками снег.

— Точка, — остановил Конкин ребят. — Теперь дуй отсюда, у нас разговор с товарищем.

Он глядел вслед ребятам, шумно дышал.

— Поймет Фрянчиха про планету! — с убеждением сказал он. — Безусловно, трудно ей расставаться с хатой. Да и с садом. Да и с двором… Кровное. Оно же от пупка.

«Ишь, — подумал Сергей, — от пупка!.. Развел собственное поместье и подбивает психологию». Не без ехидства спросил:

— Какое хозяйство у вас лично?

— Козу держу. С медицинской целью.

— То есть-как?

— Для молока. Туберкулез у меня, ну его к…

Конкин жестко выругался, опять стал скручивать папиросу, зажимая мундштук тонкими, бледными даже на морозе, даже после физической работы губами.

— Курить бы бросили, — с неловким мужским участием посоветовал Сергей.

— Не выходит. И так все оставил. На свадьбу пригласят — не иду. Ружьишко забросил. Гимнастику даже! Я ведь, — он подмигнул и ухарски выставил грудь, — первые места в крае держал по турнику. У нас Северо-Кавказский край тогда был, так мы, Лензавод, забирали в Ростове все кубки.

— Вы пролетариат, значит?.. А в деревню как?

— Из Ростова. Верней, с КВЖД. Мы в цеху, четверо нас дружков было, перешли с комсомола в кандидаты и в подтверждение «комсознательности» — на фронт. Вы-то не помните, в двадцать девятом конфликт был на Востоке. Оттуда уже на парткурсы — и в степь. Кулундинская, Голодная, Сальская.