Пантелей - страница 7
С невесткой они давай хохотать надо мной, совлекли на смех всю орду семейную. Такой гогот устроили, таких предреканий наговорили.
— Отвалит тебе учитель зарплатищу, — смеялась мать. — Куды деньги девать.
— Сынок на заработки идет. Нам, старуха, облегченье.
— И пойду, — настаивал я.
— А ну замолчать! — цыкнул Нефед и обратился к жене: — Сходи-ка к учителю. Узнай, что там. Может, и верно сторож нужен. Тебя устроим. Беги.
Невестка собралась живо. Полушалок на голову — и того достаточно, чтобы до школы добежать. Вернулась покрасневшая, брезгливо уколола меня взглядом, а для всех хлопнула руками и раскудахталась.
— Эко отлет, Пантелей-то наш. Он уж был там и договорился. Хромой-то черт говорит: «Мне его надо!» Смотри, Нефед, братец-то дороже меня оценен.
— Никуда не пойдет, — решительно сказал отец, будто меня тут и не было. — Пусть ноги поломает за плугом. Пусть дома сполна сладкого отведает.
— Отведал уже, — насмелился я возразить.
Я сел к окну и давай постегонку сучить. Стащил с себя чирок и заплату пристегал. Старшие перестали нудить, занялись делами. Я чинил обутки, выжидая случая, когда меня забудут окончательно, и не дождался. Нефед дернул за рукав и повелел собираться на гумно.
— Да не замерзнешь, — сказал он, когда я взялся за пиджак.
Уверенный, что я догоню, брат споро зашагал вдоль улицы. Я повернул в другую сторону и, сколь мочи было, побежал к школе. Заскочил в калитку, в темном коридоре нащупал ручку и крикнул, открывая дверь:
— Семен Семенович! За мной братька бежит!
Учитель вышел в коридор и спокойно шепнул мне:
— Заходи в мою комнату.
Я прислушивался, как учитель толковал с братом.
— Нефед Карпыч! Заходи, заходи. Я скоро урок кончу.
— Тут где-то Пантелей наш прячется, — низким голосом спрашивал брат.
— Пантелей? Какой Пантелей?
— Санька наш. В сторожа к вам метит.
— Звал, звал в сторожа. Где же он, поджидаю.
— Не отдадим мы его. Бабу мою Дашку берите. Дашка аккуратная. Зачем парнишку от хозяйства отрывать.
— Хорошо. А как у вас с поросятами? — спросил неожиданно учитель.
— На зиму опоросилась. Двенадцать привалила, а куда теперь с имя?
— Покормите, и на базар. Битыми ососочками и продадите.
— Значит, не был?
— Саня? Обещался.
— И примете?
— Что делать? Принять надо.
— Так, — протянул брат и хлопнул дверью. Скоро все село узнало:
— Санька в сторожа подался. Позор Карпу!
Сам я переживал дни необычайного обновления, словно с меня сползла старая кожа. Я носил дрова, бегал за водой, подметал коридор, крыльцо, двор. Вечером, как только уходили ребятишки, я затапливал печи. Блики огня падали на плакаты, карты, таблицы. В классе было торжественно и тихо, и казалось, что я приобщен к чему-то таинственно-прекрасному. Я вроде повзрослел сразу, походка стала прямее и увереннее, взгляд смелее, в голосе крепость появилась. Но самую большую радость дарили вечерние беседы с учителем. Когда я слышал, как Семен Семенович покашливает, значит, оторвался от стола, значит, «свалил дневные тяготы», как он говорил, Сейчас он выйдет в коридор и потянется, по-стариковски медленно присядет раз-другой, разминаясь, и распахнет дверь класса. Пройдет по мерцающим пустым рядам парт, мурлыча под нос: «Сердце красавицы склонно к измене». Я сперва думал, что ему скучно со мной. Жена его, Дарья Григорьевна, учительствует в соседней деревне Заимках, потому что тут нет свободных классов. И хоть деревни рядом, видятся они редко. Я раз насмелился спросить, не скучает ли он. Учитель подсел к открытой печке, и я заметил, как тепло заулыбались голубые, с маленькими, четко обозначенными зрачками глаза.
— Скучать-то некогда, Саня.
Имя мое, как мне казалось, произносил он ласково. Впрочем, кроме учителя, никто меня Саней не называл, а Санька в доме нашем звучало обидной кличкой, как слово Пантелей.
— Ты видишь, Саня, как скучаю я. С утра до вечера такое веселье.
— А вечером молчите, будто и нет вас.
— Я покажу тебе, над чем я молчу. Пойдем-ка.
Учитель повел меня к себе, легонько касаясь моей спины. На столе нащупал коробок спичек и зажег лампу. Оттого, что стекло сбоку заклеено, огонь был красный и слабый, и стопы книг и тетрадей на столе бросали от себя блеклые расплывчатые тени.