Пантелей - страница 9
— Я все забыл, — сказал я.
— Вот и надо вспомнить. Я поговорю в сельсовете, думаю, согласятся, а ты не отказывайся. Это ведь для тебя шаг, и шаг значительный.
— Была не была! — махнул я рукой, соображая: получится — хорошо, не получится — хуже от того не стану.
Я домывал пол в классе, когда ко мне быстрым шагом подошел Семен Семенович.
— Все уладилось. Урока два посидишь у меня, поприглядишься и начинай.
Я оглядел свой наряд, и учитель заметил это.
— Мы так сделаем. Я кончаю занятия и отдаю тебе пиджак. Не беда, что великоват. Купишь со временем. Ты не робей, главное. И не выказывай, что мало знаешь. Помни, что ученики твои вовсе неграмотные. Понял?
— Ага, — ответил я привычно деревенским словом.
Учитель громко захохотал, обнял меня, охваченный одному ему знакомой радостью. Я же был смущен и подавлен предстоящим, страх вселился в меня и сжимал сердце. Я цепенел от мысли, что придется выйти на люди. Страх так измучил меня, что я лишился сна и рисовал, рисовал себя в новом положении, мускулы мои напрягались, я начинал часто дышать. «Александр Карпыч», — слышался чей-то голос, и я прятался под шубенку и замирал.
В памятный день, одетый в учителев пиджак, я вошел в класс и схватился руками за столешницу. Коли бы кто в эту минуту попытался меня позвать, я пошел бы со столом в руках. Видно, такое оцепенение мое продолжалось долго, но вот я по деревенской привычке швыркнул носом и плюнул на пол.
— С этого, Санька, и начинал бы, — пробасил брат Нефед.
Все засмеялись, и тут в полутьме я увидел бороды и глаза людей. Брат сидел за первой партой и удивленно таращил глаза, словно хотел сказать: не видите, что ли, это же наш Пантелей. Я начал цепенеть вновь, но Осип, сосед наш, выручил:
— Саня, проверь-ка, ладно ли я задачку решил?
Онемелой рукой я взял листок и тут только ожил и заговорил:
— Ошибка у тебя, дядя Осип, ошибка.
— Мелешь, Саня, не мог я ошибиться, — подзадоривал Осип меня, вылезая из-за парты.
Потом ночью бессонной вспомнил я, как стоял Осип, прислушиваясь к моему толкованию, повернув ухо и ухмыляясь. Я сжимался под шубой, ликовал, хохотал, мне казалось, свершилось «миру преставление», как любила говаривать мать. За Осипом с бумажкой полез и брат мой. Он не соглашался и перечил Осипу и, о боже мой, стоял передо мной, не зная, как назвать, и твердил одно:
— Складывать надо, складывать.
— Оба ошиблись. А как я объяснил, будет правильно, — сказал я, пытаясь окрепнуть в голосе.
Мужики сидели и чесали затылки, брат подмигнул Осипу и кивнул на меня. Внезапным и новым было наше с ним положение. В этот миг мы как бы поменялись ролями со взаимного согласия, и весь вечер, как мне казалось, брат дурковато помаргивал глазами, часто смачивая во рту карандаш. Раздался звонок, чего никогда не было при работе ликбеза. Я вышел из класса покачиваясь, словно только что проскакал верхом сто верст. Голова гудела как котел. Я думал об одном: как бы не встретиться с учителем. Мужики курили и разговаривали о базаре и дровах. Я стоял среди них малый и растерянный, не зная, куда девать длинные рукава пиджака. Учитель не показывался, лишь звонок дал из своей комнаты. Я вошел в класс, сел на стул и голосом как можно тверже сказал:
— Выньте тетради по письму.
— Вот это по-учительски. — похвалил Осип. — Только не тетради у нас — бумажки.
В углу блеснул огонек, я спросил:
— Не накурились, дядя Иван?
— Все-все, Саня, — послышалось из угла.
— Свирепов! К доске иди.
Брат выломился из-за парты, в темную пригоршню ухватил мел. У меня в школе было пристрастие к шипящим звукам, как у ребенка к пряникам. Я смачно выговаривал такие слова и дивился: слышится мягко, а пишется без мягкого знака. Из-за сомнений таких я не усвоил правила и безбожно врал на письме.
— Луч, — продиктовал я брату, так как план составляли мы с учителем, то, разумеется, слово это было написано правильно. Но страсть к шипящим толкнула к произвольному выбору слова, я добавил:
— Горяч.
Брат долго рисовал слово, наконец вздохнув, отошел в сторону.
— Не так, — сказал я, переняв от брата мел и приписав мягкий знак.
— Вот и врешь, Санька, — раздался звонкий голос. Это была Ольга Горпунова, с которой я пас утят. Я почувствовал, как упало мое сердце, словно кто пугнул меня из-за угла. Ольга выбежала к доске и зачеркнула мягкий знак.