Пардус - страница 4

  - Не прогневайся, по делу я к тебе, княже. Слыхал, что повязал ты лихих людей на дороге и сегодня с утра правёж над ними у ворот. А мне люди нужны камень тесать. Белый, для строений в городах. Уступи татей по дирхему за душу.

  Князь повернулся на голос, опустил щит, и тут же получил от обрадованного Жирка удар мечом по шлему. Тот просто не успел прервать своей атаки и теперь ждал гнева, но гнева не последовало. Отрок стянул с себя шлем, махнул рукой Борису и спросил:

  - Продать? Десятину церкви, половину дворянам, а половину на обиды горожан. Как думаешь, инок?

  - Можно, только чтоб стерегли их там, да атамана всё же надо наказать, народ успокоить, - кивнул головой, надевая на неё капюшон дядька Борис.

  - У меня на каменоломне конные берендеи в сторожах, никто не уходил. Если кони их не догонят, стрела меж плеч отучит бегать. Благодарствую, государь, - снова поклонился боярин, развернулся и вышел как вошёл.

  На широком зелёном ещё лугу у реки было не протолкнуться от народу. Весь город был тут, Кто пришёл посмотреть на княжий суд, кто на князя, кто на дружинников, кто напялил на себя всё, что было нового и дорогого в доме, лишь бы уесть соседку. Люди переговаривались, отчего над толпой стоял шмелиный низкий гул. И вот стали пятится те, что были ближе к проезду от кремля. Это двигался шагом конный отряд дружинников во главе с князем, одетый в тёмные полукафтанья, при мечах у пояса и щитах за спинами. С противоположной стороны на луг входил благочинный с пономарями, дьяками, певчими и служками в бело-серебристой церковной парче. А в центре, в малом, чистом от народа круге, возле огромной сосновой плахи, стоял, опёршись о жуткие размеры топор, бородатый, улыбчивый кат Селифан. Под крики и свист привели атамана. Благочинный подошёл, подставил крест для поцелуя, перекрестил и отступил, чтоб не обрызгало. Кат оглядел собравшихся, уложил привычно жертву. Размахнулся и...

  Отряд выехал через наплавной мост и поскакал рысью туда, где в близком лесу, под вековым дубом, лежал неподъёмный дикий валун, принесённый в неведомой древности от варягов стеной льда.

  ***

  В полдень субботы, на паперти церкви архистратига Михаила, толпился самый разношёрстный люд. От зарёванных младенцев, вцепившихся в подолы всхлипывающих женщин, до седых бородатых стариков-прадедов. Смерды и холопы, купцы и ремесленники, бояре и дворяне рассматривали разложенные клиром отысканные вещи. Узнавали своё. Или завывала вдова, или мать, тяжело вздохнув, теребила в руках поднятую из кучи бобровую шапку пропавшего без вести на большой дороге. Князь несколько раз порывался было уйти, но дядька Борис, с внешней покорностью, раз за разом удерживал его.

  - Смотри, копи досаду, княже, это всё твой народ. Легче будет потом с их врагами...

  Благочинный благословлял и одаривал княжьей милостью: тремя немецкими ефимками, или двумя исфаханскими дирхемами каждую пострадавшую от лиходеев семью. Это была половина клада и цена за выкупленных боярином воров. Княжьи гридни стояли рядом, по молодому возрасту больше рассматривая жемчуга на груди ладных городских девушек. Им тоже досталось по княжьему подарку и можно было идти ввечеру к зазнобам не с пустыми руками. Кат Селифан поднял серебряное колечко с камешком - бирюзой, продел в него шёлковую тесёмку и повесил себе на грудь под рубаху, рядом с наперсным крестиком. Проходя мимо княжьего места, поднял голову и бросил:

  - Жена. Сходила на богомолье.

   От пожалования отказался, объяснив, что долю свою вчера получил сполна. К церкви подъехал отряд городовой стражи с посадником. Сам посадник с поклоном направился прямиком к князю. А за ним его дружинники волокли двух грязнущих оборванцев и тощего, облезлого медведя на ржавой цепи. За пеньковыми верёвками вместо поясов, торчали у оборванцев помеси дудки и рожка - гудки, что выдавало в связанных бродячих скоморохов.

  - Мужики, которые пашут озимь у боярина, сказали, что видели их на дороге в Тверь, в четверг. Колесо от их телеги отпало. Они в кузню, а там мы. Подковы забирали. Подковы они к счастью. Спросили у них, чего видали. Они поначалу шуточки да прибауточки, даже доврались до того, будто я и украл. Но у нас тоже средства для умягчения злых сердец есть. Плясуны и заговорили. Видели с мешком выжлятника новгородского боярина. Левая рука в кровище, рукав разорван в клочья, будто его рысь драла. Так я здесь, при отце благочинном, объявляю вину боярина перед тобою, княже, в покраже твоего ловчего пардуса. На чём крест и целую. В полной тишине, обвинённый боярин достал из объёмистого кошеля кусок какого-то ремешка и, протянув его дядьке Борису с поклоном, ответил: