Перед последним словом - страница 31

Это не домысел, не чтение мыслей, нет, Щербаков, разъясняя свои записи, сам показал на суде: „Как только я узнал, что у Нади есть ребенок, я решил с ней расстаться”

А на вопрос:

— Если вы решили расстаться, то зачем настаивали на том, чтобы Леню привезли в Ленинград? Ребенок-то ведь перед вами ни в чем не виноват. Зачем вы, зная, что оставите жену и ребенка, уверяли, что будете отцом Лейе? Для чего вы писали родителям вашей, жены, что Леня вам дорог и вы себя чувствуете счастливым отцом? Объясните, зачем вам была нужна такая неправдами неужели вы не понимали, что она может привести к беде?

У Щербакова был готов ответ:

— Меня обманули, а обмана я не могу простить.

Что поделаешь, привык Антей-Щербаков, по его словам, к „борьбе с открытым забралом”, а на поверку получается замкнутая вредность: сделать подлость и выглядеть честным.

Все добрые слова и внешне добрые поступки были всего-навсего „косметикой”, плюгавеньким кокетством, жадным и жалким стремлением вызвать восторг. А чем придется расплачиваться тому, кто поверил в Щербакова-Антея, его не трогало. Вызвал, понаслаждался, а теперь можно и показать свое настоящее лицо, если... это окажется нужным.

Судьи, прокурор и адвокат не позволяли себе делать какие бы то ни было выводы во время судебного разбирательства. Нравоучений не читали, они были заняты своим прямым и нелегким делом: выясняли возможно полнее и точнее, что за люди Надежда и Владимир Щербаковы, докапывались до самой сердцевины их отношений, и именно поэтому судебное разбирательство подводило слушателей к раздумью над сложной нравственной проблемой, помогало без подсказки верно ее решить. А проблема была непростая:. так ли уж важно, из каких побуждений помогал в свое время Щербаков своей жене? Так ли уж необходимо, чтобы доброе дело совершалось из добрых чувств?

Что бы там ни чувствовал Владимир Щербаков, как бы в глубине души ни относился к Надежде, он — этого ведь нельзя отрицать — подарил ей пять лет счастливой жизни, научил радоваться жизни, дал силы и работать, и учиться. Разве этого мало? За что его упрекать? А упрекать было за что: за фальшивость чувств и поступков. И удивительно, как верно и тонко судебная аудитория нравственно расценила и осудила Щербакова и не только за то, каким он показал себя после встречи с Артемьевой, но и за душевную фальшь, в которой так естественно и свободно ему жилось все эти пять лет.

Когда эта фальшь обнаружилась — а сейчас будет видно, как это случилось, — то стало ясно, что Щербаков отнял у своей жены не только будущее, но и то единственное, что у нее еще могло остаться, отнял у нее и ее прошлое. Теперь все хорошее, что было у нее с Владимиром, превратилось в боль и унижение.

Что поделаешь, случается и так, что разлюбишь, даже и тогда, когда сам страшишься той муки, какую причинишь разлюбленной. Но чувства Щербакова были так ничтожны, что он не нашел в себе даже сострадания к Наде. Скажи он ей: „Произошла беда, я встретил женщину, с любовью к которой мне не совладать, я знаю, что ты не захочешь неправды, прости меня”, Надя бы горевала, исходила бы мукой, но мир бы не рушился, не потеряла бы она веру в человека. Может быть, Надя, заблуждаясь, даже сказала бы себе: „Я недостойна такого замечательного человека, как мой Владимир, ведь я это не переставала чувствовать” Но Надя больше не нужна была Щербакову, ему незачем было притворяться перед ней, теперь он мог быть с ней самим собой. И он показал себя, не заботясь о прикрасах. Чтобы Надежда никак не пыталась его вернуть, для этого он знал только единственный путь, дать ей понять и почувствовать, что она стала для него не только совершенно чужой, посторонней, но и просто никем. Никакие ее переживания, страдания его никак и нисколько не волнуют.

Когда, возвратясь из отпуска, Надежда после „объяснений” с мужем тяжко заболела и была госпитализирована, за исход ее болезни врачи серьезно опасались. Лечащий врач не только позвонил по телефону, но и пришел к Щербакову, убеждая его, что для выздоровления Надежды просто необходимо, чтобы муж навестил ее, проявил хотя бы минимальное внимание. На худой конец, пусть напишет ей. Щербаков выслушал врача и ничего не сделал. Не пришел, не прислал ни строчки, пусть она знает, что их больше ничего не связывает. Так ему удобнее.