Переулки страха - страница 26

Когда я открыл глаза в следующий раз, мои ноздри, рот и голова были свободны. Подкрепившись добрым глотком бренди, я неуклюже поднялся, чтобы выказать живейшую благодарность моему спасителю, и… передо мной был мой родной отец. Но годы, проведенные в бесчисленных опасностях, научили меня держать себя в руках, и я решил подождать, узнает ли он меня. Нет, не узнал. Он видел перед собой какого-то беглого моряка – и отнесся ко мне соответственно.

Оставив меня на попечении своих темнокожих помощников, он с головой углубился в заметки, касающиеся, судя по всему, моего оживления. Пока я ел поданный мне обед (весьма вкусный), на палубе началась какая-то суматоха, и по доносящимся до меня голосам матросов и грохоту снастей я понял, что мы снимаемся с якоря. Вот это да! Отправиться в путешествие по Тихому океану с моим дорогим папашей… Жаль, что я так веселился, даже не задумавшись, не слишком ли дорого обойдется мне этот смех. Эх, знай я заранее, что меня ждет, – с радостью бы бросился обратно в те самые грязные воды, из которых меня только что спасли. Смерть была бы лучше.

Меня не выпускали на палубу до тех пор, пока мы не миновали Фараллоновы острова и не отпустили лоцмана. Я оценил эту предусмотрительность отца и поблагодарил его от всего сердца, как сделал бы любой моряк. Откуда мне было знать, что у него были свои причины скрывать мое присутствие на борту от всех, кроме команды? Он вкратце поведал о том, как его парни спасли мне жизнь, уверяя притом, что мое появление пришлось ему очень кстати. Он сконструировал некий аппарат, чтобы доказать один конкретный биологический феномен, и ему не терпелось применить его на практике.

– Ну что ж, ты, безусловно, подтвердил мои догадки относительно данного феномена, – сказал он, но потом вздохнул. – Правда, лишь в таком несложном деле, как утопление.

Он предложил мне вступить в его команду – и даже посулил оплату на два фунта больше, чем на прежнем месте; я расценил это как чистую благотворительность, потому что команда его была укомплектована и особой нужды во мне не было. Но, вопреки моим ожиданиям, моряком мне работать не пришлось – напротив, меня поместили в комфортабельную каюту, а ел я за капитанским столом. Отец явно счел меня не простым матросом, и я решил ухватиться за этот шанс и завоевать его расположение. Я наплел себе какую-то биографию, которая объяснила бы мою образованность и то, как я дошел до жизни такой. Я немедленно выказал свой живейший интерес к науке, и он должным образом оценил мою любознательность и проявленные способности. Я стал его ассистентом (что повлекло увеличение моего жалования) и весьма скоро, слушая его речи и объяснения, воспылал таким же энтузиазмом, как и он сам.

Дни быстро сменяли друг друга, я был крайне увлечен новым занятием и часами пополнял свои познания в обширной отцовской библиотеке или помогал ему в лаборатории, выслушивая далеко идущие планы. Нам пришлось отказаться от множества прелюбопытнейших экспериментов, поскольку утлая скорлупка, отданная на волю волн, была не лучшим местом для сверхточной научной деятельности. Но он пообещал мне множество прекрасных часов в прекрасно оборудованной лаборатории, к которой мы и плыли. Он получил права на владение неким островком в Южном море, даже не отмеченным на карте, и превратил его в настоящий рай для ученых.

Прошло не так уж много времени, прежде чем я понял, что этот остров – какой-то бедлам. Но перед тем, как описать тот ад, в который я попал, надо хотя бы в общих чертах обрисовать причины, приведшие меня к столь странному опыту, который вообще-то человек испытать не должен.

На склоне лет мой отец перестал возиться с антиквариатом и прочими побрякушками и увлекся куда более интересными вещами, отчасти касающимися биологии. С юности обладая характером весьма педантичным, он довольно быстро ознакомился со всеми достижениями интересующей его науки и вскоре обнаружил те области, которые до него никем не были исследованы. Он намеревался вплотную заняться освоением неизведанной территории – и именно в тот момент и наткнулся на меня. Будучи человеком незаурядного ума (без ложной скромности говорю о себе), я довольно быстро освоился с его методами научной работы и способом мышления и стал почти таким же безумным, как и он. Но речь не о безумии как таковом. Изумительные результаты, полученные нами, служат подтверждением трезвости его рассудка. Я могу сказать, пожалуй, что он был самым необыкновенным образцом хладнокровной жестокости, с каким мне приходилось встречаться.