Переулки страха - страница 36

Моя свояченица, миссис М., овдовела в возрасте тридцати пяти лет, оставшись с двумя дочерьми, которых она очень любила. Ее покойный супруг занимался торговлей тканями в Богнаре, и после его кончины она сама управляла делом. Миссис М. была хороша собой, и потому за ней ухаживали несколько джентльменов. Среди всех своих поклонников она выделяла мистера Бартона. Что до моей жены, то ей, напротив, мистер Бартон никогда не был симпатичен, и она не считала нужным скрывать свое мнение, не раз говоря сестре, что этому молодчику только и нужно, что сестрин магазинчик. Мистер Бартон находился в довольно стесненных обстоятельствах, и моя жена считала, что выгодный брак был для него единственным шансом улучшить свое финансовое положение.

23 августа 1831 года миссис М. должна была отправиться с мистером Бартоном на пикник в Гудвуд-парк, резиденцию герцога Ричмондского, который любезно предоставил в этот день свои земли в публичное распоряжение. Моя жена испытывала некоторое раздражение по этому поводу и заметила, что, по ее мнению, сестрице следовало бы остаться дома, присмотреть за детьми и уделить больше внимания делам. Однако миссис М. придерживалась другого мнения: она распорядилась по поводу своего магазина и вынудила сестру пообещать, что та присмотрит за племянницами.

Группа отправилась на прогулку в четырехколесном фаэтоне (миссис М. лично управляла парой пони) и двуколке, для которой я одолжил лошадь.

Вернуться они должны были около девяти вечера или позже. Я специально упомянул об этом, чтобы стало ясно: моя жена никак не рассчитывала, что они возвратятся раньше. Это особенно важно в свете последующих событий.

В шесть часов пополудни этого злосчастного вечера жена вышла в сад позвать детей. Не найдя их, она обошла весь сад и в конце концов решила заглянуть в пустую конюшню, думая, что девочки могли играть там. Толкнув незапертую дверь, она увидела миссис М., стоявшую в самом темном углу конюшни. Встреча была довольно неожиданной, поскольку пикник не должен был закончиться так рано, но отчего-то моя жена не удивилась при виде своей сестры. Конечно, она досадовала на сестру весь день, будучи недовольной ее отсутствием, но все же чисто по-женски не могла не порадоваться, что, по всей видимости, истинный casus belli исчерпан, и потому уколола ее, в сущности, довольно невинно: «А что, Харриет, на подобного рода увеселительные прогулки непременно надобно выезжать в своих лучших черных шелках?»

Моя супруга была старше и всегда держала себя по отношению к младшей как некий ментор. В те времена черный шелк был весьма и весьма недешев, а Веслианские методисты, к каковым мы и принадлежим, вообще не слишком-то одобряют шелковые одеяния. Не получив никакого ответа, моя жена с достоинством произнесла: «Ну что ж, Харриет, если тебе и слова ни скажи, а ты сразу обижаешься, то обижайся на здоровье, не смею тебе мешать».

Она вернулась в дом и сказала мне, что вечеринка, судя по всему, завершилась и что сестра ее сейчас в конюшне – не в самом лучшем настроении. Я в тот момент вовсе не был поражен тем, что моя свояченица была в конюшне.

Я некоторое время ожидал, что мне вернут одолженную лошадь. Мы жили по соседству с миссис М., и было бы вполне естественно, если бы она или кто-нибудь еще пришли к нам рассказать, весело ли прошла прогулка. В конце концов я решил сам зайти к ней и спросить, как дела. К моему великому удивлению, слуги сказали мне, что никто еще не приезжал. Скажу по чести, я немного насторожился. Но моя жена лично встретилась с Харриет, а потому не придала большого значения словам прислуги, а предположила, что ее сестрице просто захотелось еще немного покататься на лошадке, а стало быть, ждать ее можно примерно через час-другой.

В одиннадцать вечера к нам явился мой шурин, мистер Пинок, тоже ездивший на пикник, и был он весьма взволнован. Он и слова не успел вымолвить, как моя жена, кажется, уже и так все поняла. «Что случилось? Что-то с Харриет?!» – прошептала она.

«Увы, да, – всхлипнул мистер Пинок, – и если вы хотите застать ее в живых, мы должны немедля ехать в Гудвуд».