Переулки страха - страница 39

И все же этой церкви было не больше ста лет – и меня позабавила нелепая связь суеверий Средневековья с изящным образчиком рококо. Вечерня кончилась, и адорацию должны были сопровождать глубокие органные аккорды – до тех пор, пока монсеньор К. не утешит нас проповедью. А вместо этого диссонансы и сумятица наполнили церковь, как будто бы с уходом священства рухнули последние приличия.

Я принадлежу к тому поколению, для которого музыка есть музыка, она должна быть мелодичной и гармоничной, а вовсе не выражать тонкие психологические движения автора, но я чувствовал, что в той кромешной сумятице звуков, изливавшихся из несчастного органа, скрывалась какая-то травля. Педали с шумом гнали кого-то по всем регистрам, а басы одобрительно ревели. Бедный загнанный, кем бы он ни был, – надежды спастись у него нет.

Мое раздражение переросло в гнев. Да что ж это такое, как можно так юродствовать во время богослужения? Я огляделся было, но ни один из моих соседей вовсе не разделял моих чувств. Коленопреклоненные монахини, что стояли лицом к алтарю, все так же погружались в благочестивые мысли и даже невинной бровью не повели под белизной своих уборов. Хорошо одетая дама рядом со мной чинно ожидала проповеди монсеньора К. Она была так спокойна, как будто органист играл Ave Maria.

И вот проповедник осенил себя крестным знамением и попросил тишины. Я с радостью обернулся к нему. Пока что мне не удалось обрести душевный покой, ради которого и пришел в церковь Св. Варнавы. Я был истерзан тремя последними ночами, измучен телом и душой, и душа страдала больше; итак, разбитое усталостью тело и онемевший, но остро чувствующий разум – вот что принес я в любимую свою церковь, чтобы получить утешение и исцеление. Ибо я прочел «Короля в желтом».

«Восходит солнце, они собираются и ложатся в свои логовища», – спокойно проговорил монсеньор К., обведя глазами паству. Сам не знаю, отчего я посмотрел вглубь храма. Органист покинул свои трубы и, пройдя по галерее, нырнул в какую-то дверцу, ведущую прямо на улицу. Он был строен, и лицо его было настолько же белым, насколько черным – пальто. «Да уж, проваливай, – подумал я. – Надеюсь, твой помощник справится лучше тебя и избавит нас от твоей нездоровой какофонии».

С чувством облегчения – ибо глубокое спокойствие опустилось на меня – я повернулся к кафедре и уселся поудобнее, глядя на приятное лицо проповедника. Вот оно – умиротворение, которого так жаждала моя душа.

– Дети мои! – произнес проповедник. – Есть одна истина, которую душа не в силах принять и осознать, и истина эта такова: «Не бойтесь!» Ничто не может причинить ей вред, но она, бедняжка, не в силах уверовать в это.

«Однако, – подумал я. – Для католического священника очень смелый взгляд. Интересно, как эта идея сочетается с учением святых отцов?»

– Что может причинить вред душе? – продолжал он мягко, но решительно. – Ничто, ибо…

О чем шла речь дальше, я не дослушал, потому что больше не смотрел на монсеньора К.: все мое внимание вновь было приковано к тому, что происходило в дальнем конце церкви. По той же галерее тем же манером шел абсолютный двойник органиста. Но он же не мог успеть вернуться! И даже если бы мог, я непременно заметил бы его. Холод пробежал по моей спине, сердце оборвалось – хотя, казалось бы, что мне за дело до чьих-то прогулок? И все же я не мог оторвать взгляда от этой черной фигуры и бледного лица.

Оказавшись напротив меня, он внезапно поднял голову и метнул в меня через все пространство храма взгляд, полный непонятной смертельной ненависти. Никогда я не видел такого выражения на лице человеческом и, видит Бог, не желал бы его увидеть еще раз. Потом он скрылся за дверью – той же самой, которую закрыл за собой меньше минуты назад.

Я попытался собраться с мыслями. Чувствовал я себя как малое дитя, которое внезапно испытало боль настолько огромную, что на краткий миг не может ни вздохнуть, ни зарыдать.

Как же больно, оказывается, стать объектом такой дикой ненависти, притом от совершенно постороннего человека! За что он так возненавидел меня? Мы же никогда не встречались! Эта острая и неожиданная боль поглотила все мое существо – даже страха я почти не ощущал, только горькую обиду, но миг спустя разум все же вернулся ко мне из-под шквала эмоций – и я вдруг понял, что кое-что в этом странном происшествии никак не сочетается друг с другом.