Переулки страха - страница 51

стр.

Такой подход направлял все наши последующие видения в совершенно определенное русло и придавал им соответствующую окраску. Великолепие арабских сказок придавало соответствующий колорит нашим грезам. Мы шествовали по жалким газонам с величием королей Востока. Крик древесной квакши, цеплявшейся за ветку ободранной сливы, звучал для нас небесной музыкой. Дома, стены, улицы таяли, как ледяные облака, а за ними простирались невообразимо прекрасные перспективы. Что за дивное товарищество! Наш восторг был еще глубже оттого, что даже на пике экстаза каждый из нас знал о присутствии другого. И хотя каждый из нас погружался в наслаждение индивидуально, все же мы были сонастроены и уходили в свои путешествия, пребывая в поистине музыкальном единении.

Но в тот вечер, о котором идет речь, мы с доктором впали в необычное для нас метафизическое состояние. Мы набили наши капитанские трубки отличным турецким табаком, а в середине тлел маленький черный катышек опиума, который, как орех из сказки, хранил в себе чудеса, каких не ведают и короли; мы прогуливались взад и вперед, беседуя. Однако наши мысли приняли странный и неприятный оборот. В этот раз они упорно противились солнечным каналам, в которые обычно устремлялись без труда. По какой-то необъяснимой причине они постоянно уходили в темные и тоскливые слои сознания, где царило вечное уныние. Напрасно мы по старой привычке пытались говорить о берегах Востока, о шумных базарах, золотых дворцах и сладостных гаремах времен Харуна ар-Рашида. Черные джинны всплывали из глубин наших бесед, словно вылетев из медной лампы рыбака, и постепенно заслоняли нам весь лучезарный небосвод. Незаметно для себя мы поддались этой колдовской силе, уступили ей и, покоренные, предались мрачным размышлениям. И вот посреди разговора об извечной тяге человеческого разума к мистике и всяческим ужасам Хаммонд внезапно спросил:

– А что, по-вашему, ключевое в ужасе?

Вопрос этот застал меня врасплох. Я многое мог рассказать об ужасе. Ужас – это споткнуться о труп во тьме или, как довелось мне однажды, смотреть на тонущую женщину, которую уносило быстрое течение: ее лицо было искажено страхом, руки торчали из воды, она истошно кричала, а мы, свидетели, сгрудились у окна в шестидесяти футах над рекой и никак не могли помочь ей, лишь наблюдали в отчаянии за ее жуткой агонией, пока она не скрылась из виду. Ужас – это покинутый полуразбитый корабль, который дрейфует, предоставленный ветрам и волнам, и страшнее всего в нем даже не он сам, а та безмерная, скрытая от нас тайна, которая стоит за ним. Но только сейчас я понял, что за всеми этими частными проявлениями ужасного должно стоять нечто общее и объединяющее – некий Король Ужаса, перед которым склоняется все живое. Кем бы он мог быть? Какое стечение обстоятельств породило его?

– Честное слово, Хаммонд, – ответил я другу, – мне это как-то и в голову не приходило. Я чувствую, что должен существовать какой-то кошмар кошмаров. Но определить его, хотя бы в общих чертах, я не в силах.

– У меня примерно то же самое, Гарри, – произнес он. – Кажется, я мог бы испытать этот кошмар кошмаров, непостижимый для человеческого разума, сливающийся из, казалось бы, доселе не сочетаемых элементов и оттого особенно непобедимый. Зов голосов в «Виланде» Брокдена Брауна действительно ужасен, и Страж Порога из «Занони» Бульвер-Литтона леденит кровь. Но, – тут он покачал головой, – чует мое сердце, что есть нечто еще более ужасающее.

– Хаммонд, слушайте, – попросил я, – ради бога, давайте прекратим говорить об этом. Нам это может дорого стоить, ведь прилипнет – и не отвяжется.

– Даже не знаю, что на меня сегодня нашло, – отозвался он, – но в голове моей клубятся самые дикие мысли. Возможно, будь я мастером литературного жанра, написал бы нынче какую-нибудь новеллу в духе Гофмана.

– Ну, раз уж мы добрались до гофманианы, я, пожалуй, пойду спать. Опиум и кошмары, знаете ли, опасное сочетание. Как-то все это тяжело. Так что спокойной ночи, Хаммонд.

– Спокойной ночи, Гарри, приятных снов.

– И вам, друг мой, приятных мрачных негодяев, джиннов, магов и упырей.