Первая заповедь блаженства - страница 21

— Простите, — сухо отозвался я. — Но я не привык мыслить такими категориями. Нравиться или не нравиться музыка может только дилетантам. А я профессионал…

— Я бы не сказал, что этот мальчик любит лошадей, — говорил поздно вечером доктор Кузнецов. — Жаль. Мне не за что зацепиться…

— Музыку он тоже не любит, — вторила Анна Стефановна.

Эстонец вздохнул. Он, как и в прошлый раз, понуро сидел пред экраном компьютера. Я снова стоял у приоткрытой двери его комнаты. По ногам тянул холодный сквозняк, но мне было не до того.

— Ну, ничего, ничего, — успокаивающе улыбнулось изображение Дяди Фила. — Не отчаивайся. Мы попытаемся еще…

Эстонец покачал головой.

— Я все равно уеду, — сказал он.

При этих словах гостей, кажется, хватил столбняк.

— Ты что, совсем сдурел?! — завопил, очнувшись, доктор Кузнецов. — Куда ты, к лешему, уедешь?!

— Домой, — ответил Эстонец.

— Да кому ты там нужен?!

— Филипп!.. — воскликнула Анна Стефановна.

— Я хотел сказать, — опомнился Дядя Фил, — Что у тебя же там никого не осталось…

— Не осталось, — покорно отозвался Эстонец. — Все, что было, осталось в прошлом. А будущего у меня нет ни там, ни здесь…

Он замолчал. Анна Стефановна беспомощно всплеснула руками. Дядя Фил, набычившись, обгрызал ноготь.

— Ненавижу эти видеоигрушки! — вдруг воскликнул он. — Увидеть друга можно, а утешить нельзя!.. Каарел, я сейчас к тебе приду!

— Не надо, — Эстонец покачал головой. — Холодно. Метель… Не бойся. Я просто устал. Пойду спать…

Спать он не пошел. Простившись с коллегами, Эстонец отправился на кухню: там что-то тихо звякало. Я крался следом. Я знал, что на кухне сейчас находится Поэт. Поэт был наказан и оставлен без ужина за нецензурное высказывание. Теперь он, стараясь не шуметь, копался в недрах комбайна в надежде раздобыть что-нибудь съедобное.

Выйдя на кухню, Эстонец молча посмотрел на Поэта… Потом подошел к столу и сел, а вернее, упал на стул. Перепуганный до полусмерти мародер замер в углу. Его физиономия была вымазана картофельным пюре. Все это я осторожно подсмотрел в дверную щелку.

Эстонец посидел-посидел, а потом закрыл лицо руками, словно собрался заплакать… Неожиданно сквозняк стал сильнее. Скрипнула входная дверь. Поэт ойкнул. Эстонец поднял голову.

На кухню вошла та самая девушка в чёрном одеянии. Она, как ни в чем не бывало, включила комбайн и велела ему заварить чай. Достала чашку с блюдцем и поставила на стол перед Эстонцем. Взяла полотенце и вытерла Поэту лицо. Усадила наказанного за стол и протянула ему тарелку с картофельным пюре.

Поэт пялился на девушку, как на привидение. Да и мне вдруг захотелось выйти и проверить: а есть ли следы на садовой дорожке?.. Один Эстонец нисколько не удивлялся. Он смотрел на гостью скорбно и доверчиво, как больная собака. Гостья задумчиво взглянула на него…

— Обновится, яко орля, юность твоя! — улыбнувшись, тихо промолвила она.

Этой же ночью мне приснился сон, который я буду помнить до смерти, и не дай мне Бог увидеть его еще раз.

Мне приснилось, что я лежу в гробу. Гроб мой был как будто из стекла — прозрачный, но прочный. Я не мог ни пошевелиться, ни позвать на помощь. От тошнотворного ужаса я проснулся… но сон продолжался. Темная палата, голубоватый свет окон, спящие соседи — все казалось мне призрачным. В этом мире настоящим был только я — и мой хрустальный гроб.

Я был один во всей огромной, безжизненной Вселенной! Я завопил, надеясь перекричать окружившую меня пустоту… Призраки вокруг меня проснулись и вскочили с кроватей. Вспыхнул свет. Призрак Эстонца ввалился в палату и схватил меня за плечи.

— Аптечку, быстро!.. — услыхал я сквозь пелену кромешного ужаса. — Илько! Посмотри на меня! Илько!..

На один миг я встретился взглядом с его пронзительными светло-серыми глазами — ясными, встревоженными… Но они были далеки, как звезды, а вокруг меня смыкалась ледяная тьма космоса.

— Каарел! Не уходи! — завопил я. — Каарел! Мне страшно!

Последнее, что я увидел, был шприц в руке доктора… дальше, как говорится, тишина.

— …на фоне неврастении вследствие переходного возраста.

— Чушь собачья… Просто за этого парня кто-то хорошо помолился. Теперь-то уж он поймёт, что к чему…