Первое вандемьера - страница 9

Он вернулся на Николаевский вокзал, куда прибыл три дня назад совсем другим человеком. Сел в поезд и поехал в Москву, думая лишь о том, как будет жить дальше, не зная, когда снова увидит её и увидит ли вообще. Как будет есть, спать, дышать, думать, обнимать жену и играть с детьми? Сможет ли жить прежней жизнью теперь – когда знает её? Как долго сможет притворяться, что ничего не изменилось, и держать всё это в себе? И какой может быть выход из этого положения?

Он приехал домой сутки спустя, поздним вечером следующего дня. Дети уже спали. Жена встретила вкусным ужином.

– Как прошёл концерт? – спросила она.

– На ура, – старался он отвечать как можно сдержаннее.

– Как новая пианистка? Про неё уже пишут в газетах.

– Что пишут? – попытался он скрыть меру своего интереса.

– Разное. Одни видят в ней бриллиант, настоящий клад, который неизвестно где откопали. Другие – выскочку, одной лишь красотой проложившую себе путь на сцену. А ты что думаешь?

– Ей многое дано от природы, но ещё большему нужно учиться, – продолжал он пускать в ход актёрское мастерство.

– Она правда так красива, как о ней говорят?

– Весьма недурна… Как дети?

Мария Сергеевна начала рассказывать, как они провели эти несколько дней без него – и Алексей Степанович лишь теперь в полной мере ощутил, насколько сильно изменился за столь короткий срок. Всё это было словно в другой жизни, которая вдруг стала ему чужой. Он с нетерпением ждал, когда супруга его уснёт, хотел быть наедине с собой, ибо каждую секунду боялся сорваться. Чувства вырывались из него, и всё труднее становилось держать их в себе и притворяться прежним.

Наконец оставшись в одиночестве, он стал ходить взад и вперёд по комнате, не зная, что делать и куда девать себя. Настроение его колебалось между неведомыми доселе крайностями, которые сменяли друг друга за считанные мгновения. Безграничное счастье от того, что Анна Павловна существует на свете – и столь же безграничная скорбь из-за невозможности быть с нею. Благодарность Богу за то, что явил ему это чудо, воскресил его душу, открыл новый мир внутри него, подарил эти ранее неизведанные, несмотря ни на что прекрасные, невыразимой и неописуемой силы чувства – и мучительная боль от осознания того, что эти чувства он должен захоронить в себе, словно в тюрьме, не давая им никакого выхода.

«Это какая-то роковая ошибка вселенной, – думал Ветлугин, – что мы встретились с ней теперь, когда не можем быть вместе. Мы словно идеально подогнанные друг к другу фрагменты мозаики. Какое счастье могло бы быть у нас с нею! Как прекрасна была бы наша совместная жизнь! Как красивы были бы наши дети! Почему всё так неправильно, несправедливо? Милосердный Боже, Ты не можешь быть так жесток!»

Он поймал себя на том, что впервые думает о возможности самоубийства. Он был далёк от того, чтобы совершить это в реальности, однако не ожидал от себя даже того, что когда-нибудь станет относиться к этому акту с пониманием. Впервые оказался он в ситуации, из которой не было вообще никакого выхода. Он не мог жить с Анной Павловной – но не мог жить и без неё. Не мог уйти от жены – но не мог и остаться с нею. Познал новую жизнь, и прежняя стала ему отвратительна, казалась пресной, скучной, унылой – однако не мог ничего изменить и был вынужден терпеть и носить маску до конца дней своих, на что не находил в себе сил.

Мелькнула у него мысль и ещё более страшная. Он представил на минуту, как жена его умирает. Люди смертны, и в любой момент что угодно может случиться с каждым. Он свободен – и делает предложение Анне Павловне. Не сомневается, что она согласится. Проживает эту минуту в своём воображении – и она кажется ему сладостнее, нежели всё, что он когда-либо проживал в действительности. Но тем больнее просыпаться и возвращаться в реальный мир: мысль о том, что он желает смерти Маши, пронзила его такой болью, что он даже не нашёл в себе сил поверить, что в самом деле этого захотел. Это казалось ему такой дикостью, что он гнал из себя этот образ, словно дьявольское наваждение.

Мария Сергеевна Ветлугина неплохо выглядела для своих лет. Красота её угасала, но было отчётливо видно, что в возрасте Анны Павловны она была не менее привлекательна. Алексей Степанович никогда не испытывал к ней столь бурных чувств, однако после двадцати лет совместной жизни их связывало нечто большее, нежели красота и какие-либо эмоции. Даже мысли не допускал он, что может бросить её. Как настоящий христианин, он обратился за помощью ко Всевышнему: