Первый выпуск - страница 12

- А я ведь встречался с вами, - говорю, - 1932 году. В “Пионерской правде”. Плакался, что печатаете мало меня.

- Постой, постой, - вспыхнули искорки в глазах Павла. Он неотрывно смотрел на меня. - Да я ведь помню ту встречу. Угловатый такой деревенский парень. В сапогах, в картузе, в старом, матерчатом пальто. Ну да, конечно, Шура из Западной области.

- Точно, - рассмеялся я.

...Три дня мы с Василием Марковичем провели в Москве. Полный незабываемых впечатлений возвращался я домой. В Климово поезд пришел ночью. Не стали ждать утра. Сразу же, прихватив связки книг - Василий Маркович побольше, я поменьше - отправились в путь.

Ночь была лунная. Небольшой морозец пощипывал уши. Шаги гулко отдавались в ночной тиши. Над лесом, над уходящей вдаль дорогой висел выщербленный, источающий холодный серебристый свет пятиалтынный. Идти было легко и радостно.

Глава 5. В пургу

Ой, коротки зимние дни, обрубки какие-то. Не успеет блеклое, выстуженное морозом солнце подняться на высоту стоящего у старой школы вяза, как снова поспешно начинает по наклонной катиться вниз, к недалекому горизонту. Глядишь, дымчатая пелена начинает обволакивать все вокруг: дома, отдельно стоящие деревья сливаются в одну темную, зубчатую полоску, а затем и вовсе растворяются в тягучей серой мгле, как соль, опущенная в воду. А если к тому же разгуляется непогода, небо заволокут тяжелые, достающие едва ли не самой земли тучи, да ветер закуролесит снежной заметью, - тогда и совсем день прямиком переходит в ночь.

Темное окно канцелярии, где мы сидим с Цыганком вот уже не первый час, священнодействуя над выпуском очередного номера школьной стенгазеты, тихо позвякивало от порывов ветра, слышалась еле уловимая дробь бьющейся о стекло снежной крупы. Висевшие на стене ходики с роскошным, многоцветным петухом на циферблате натикали ”6”, когда я заторопился уходить.

- На дворе, кажись, пурга начинается, - сказал Саша. - Может, тут переночуешь?

- Да ты что, меня ж дома ждуть.

- Ну, гляди.

Вышел на улицу, поглубже нахлобучил овчинную с желтыми пролысинами шапку, и торопко зашагал домой. Пока шел селом, начинавшаяся пурга не очень давала себя знать: лишь изредка порывы ветра бросали в лицо пригоршни мелкой снежной крупы, да легонько поскрипывали стылые, обнаженные ветви деревьев возле выстроившихся вдоль улицы заснеженных хат. На выходе из села дорога раздвоилась. И хоть на развилке не было сказочного камня с предупреждением ”Пойдешь направо...” , “ Пойдешь налево...”, я и так превосходно знал, что та дорога, что сворачивает вправо проложенная еще пращурами под уложистым косогором и обсаженная ветлами, многие из которых от старости одряхлели, поизломались, вела в соседний Брахлов обходным путем, другая же, да, собственно, и не дорога , а тропа, шла к селу прямиком через болото, сейчас скованное льдом, занесенное снегом, а летом изрезанное ручьями, рытвинами да вздрагивающими под ногами трясинами. Мы, четверка брахловских школяров, предпочитали именно этот путь - он был чуть не в два раза корче. На него, не раздумывая, свернул и на этот раз.

Идти было все труднее. Ветер усиливался, и уже не мягкими толчками сбивал ритм движения, а какой-то невидимой силой пружинисто упирался в грудь, опоясывал всю фигуру, яростно трепал полы пальто, мокрым снегом слепил глаза.

Тропа все дальше и дальше уводила от дальних домов улицы. Некоторое время, оглядываясь, я еще видел, как оттуда мне моргают желто-блеклые огоньки окон, но потом и они исчезли, растаяли в серой мгле.

Дорожка еле просматривалась. Шел ощупью, ногами проверяя твердость, “нахоженность” снега, а скорее вела меня просто интуиция, как ведет она в полной темноте коня, каким-то своим лошадиным чувством определяющего верное направление к дому. Бессчетное число раз ходил я по этой тропе - в осеннюю хлябь и в такую вот вьюжную пору, летним утром по серебристой росе и в опустившиеся на землю тихие, ультрамариновые сумерки. Так что ничего удивительного - ноги сами знали куда двигаться.

С трудом отмеривая шаг за шагом, протирая слезившиеся от таявшего снега глаза, я все чаще с надеждой поглядывал вдаль: не покажутся ли там огоньки Брахлова? Огней не было. И вдруг сквозь прерывистый посвист вьюги до моего слуха донесся еле уловимый, протяжный не то вой, не то стон - будто ветер завывает в печной трубе: