Первый выпуск - страница 17

Потом были еще выступавшие, поздравляли с праздником, про Октябрьскую революцию говорили, но мы никого с таким удивлением не слушали, как Волкова. Кто бы мог подумать: такой же как и все, деревенский хлопец, и в учебе не очень выделяется, а вот гляди, какой боевой, да и говорит складно.

- Трибун, - вспомнил Артем Кузоро где-то в книжке вычитанное красивое слово.

Будь сейчас, спустя 60 лет, Артем Кузоро живой, как бы он был приятно удивлен: брошенное тогда в шутку определение личностной сущности одноклассника оказалось не таким уж далеким от истины. Но это целая история, и о ней следует рассказать.

Прошло 15 лет. И каких лет! Бедная студенческая жизнь, война, послевоенная разруха, ударные пятилетки... И не было нашему поколению роздыху - все вперед да вперед.

На заснеженном перроне железнодорожной станции Клинцы трижды звякнул колокол. Вдоль состава, от первого вагона к хвосту, прокатился лязг буферных тарелок. Со скрипом, словно отрывая примерзшие к рельсам колеса, поезд медленно начал движение.

Цыганок и Шевцов еще в Черноокове договорились ехать вместе: одному, председательствовавшему в родном колхозе, надлежало прибыть в областной Брянск на очередное совещание, а другой из отпуска возвращался к себе в воинскую часть, где нес офицерскую службу. Миновав Клинцы, они собрались было прилечь до Брянска, как в их тускло освещенное купе шумно ввалился плотный, небольшого роста человек в пыжиковой шапке. Бросил на свободную полку небольшой чемоданчик, снял дубленку, и только тогда взглянул на сидевших у столика попутчиков.

- О, да тут свои! - обрадовался он. - Вот так встреча! Какими судьбами?

- А мы смотрим: узнаешь ли? - сказал Цыганок, пожимая руку вошедшему.

- Ну, а чего ж не узнать. Давно ли за одной партой сидели.

- Так-то оно так, - вступил в разговор Шевцов, - только ведь, говорят, ты теперь большой начальник. Городничий! В Красной Горе, небось, каждая собака знает.

- А всякие там Добчинские-Бобчинские, - добавил Цыганок, - за полверсты шапки снимают. “Дорогой ты наш Николай Егорович, какой вы мудрый руководитель, как мы вас любим”. Так что ничего удивительного - можно и зазнаться.

- Ну, ладно, ладно вам, фантазеры. Вы черт-те что навыдумываете.

Когда разобрались с вопросами, куда и зачем едут, да здоровы ли близкие, Волков предложил:

- Надо бы за встречу. Сам бог велел. Как думаете?

Голосующих “против” не оказалось. Волков достал из чемодана “злодейку с наклейкой”, принес от проводника стаканы. Шевцов украсил стол деликатесом - запеченным в духовке гусем. Это мать, провожая, передала невестке и внучке подарок. Пришлось поделиться - ради такого случая не жалко.

За теплой беседой незаметно бежит время. Из репродуктора, встроенного в стенку где-то под самым потолком вагона, доносилась тихая музыка.

- Сделай погромче, - попросил Волков Шевцова.

Купе заполнил удивительно приятный, хрустальный детский голос. Словно звонкий ручеек разливался он в воздухе, выводя мелодию хорошо знакомой неаполитанской песни песни “О, мое солнце!” Волков сидел, не двигаясь, а когда последний аккорд песни растворился в тишине, заговорил раздумчиво:

- Робертино Лоретти. Такой божественный голос.

- А ведь мальчонка, - поддержал Цыганок. -Лет двенадцать.

- Посмотреть на него лет так через пятнадцать, - заметил Шевцов. - Получится ли из него новый Карузо?

Волков покачал головой:

- Это совсем не обязательно. Сколько мы читали про разных там талантливых детей. Один в пять лет симфонию сочинил, другой картины рисует- загляденье. Но вот проходят годы, и не слышно что-то, чтобы из тех вундеркиндов новые Чайковские да Репины получились.

- Ну, не скажи, - хитро усмехнулся Цыганок. - Я, например, знаю одного. Он в детстве всех ораторским искусством удивлял. Большие надежды подавал. И оправдал!

Волков намек понял, но не согласился:

- Зря ты, Саша, зря, до Марка Туллия Цицерона мне далеко, да и до Керенского - тоже, говорят, неплохой оратор был. Хотя, если откровенно, трибуна для меня- место знакомое, чувствую там себя уверенно.