Петрусь Потупа - страница 9

— Спасибо, — благодарил Степан.

— Не за что. Божье дело.

Староста протянул с порога две пары старых сапог.

Когда дверь захлопнулась, Степан сказал:

— Видно, и у волка иногда сердце бывает.

Наступил вечер.

Бом-бом-бом… — протяжно разносилось в морозном воздухе. Селяне кучками потянулись к церкви. Вскоре людская толпа переполнила храм.

Мальчики давно уже стояли наготове.

Данило волновался. Время подошло, и дьячок шёпотом подбодрил его:

— Иди, читай. Не бойся только, не торопись.

Данило, тяжело переступая, взошёл на клирос. Внутри у него похолодело. Иконы, люди, свечи закачались, строчки запрыгали перед глазами. Данило широко открыл рот, словно Подавился воздухом.

— Го… — произнёс он на всю церковь.

Чтение началось. Данило спотыкался, пропускал целые фразы, не договаривал, трудные слова заменял словами из молитв.

Казалось, что телега, которой надлежало идти по ровной, гладкой дороге, съехала за обочину и пошла переваливаться по буграм, колдобинам, канавам…

Отец Евлампий вышел из притвора, посмотрел на Данилу и укоризненно покачал головой.

— Зарезал ты меня, Харитон Иванович! — хрипел староста на ухо дьячку.

Растерянный дьячок платком тёр глаза и в смущении бормотал:

— Господи Иисусе! Что ж то с Данилом стало? Ведь читал же, читал…

По церкви пополз шёпот, люди задвигались, кто-то засмеялся. Это ещё более смутило Данилу. С трудом закончил он чтение и поплёлся с клироса.

Наступила очередь Петруся. И когда он стал читать, словно свежий ветерок пробежал по лицам людей. Все головы повернулись к мальчику.

Тишину церкви нарушал треск горящих свечей да шелест перелистываемых Петрусём страниц.

Напрасно пытались скрыть охватившее их волнение Степан и Катерина. Смущённо оглядывались они на прихожан.

Петрусь чувствовал себя легко. Наконец его остановил дьячок. Мальчик дождался конца службы и вышел из церкви одним из последних. Катерина и Степан давно ушли вперёд.

Ночь выдалась морозная, светлая. Снежные кристаллики мерцали в серебряных лучах месяца. Было так тихо, что скрип снега под ногами далеко разносился в воздухе. Петрусь шёл домой не торопясь.

Хотелось ещё раз пережить своё торжество наедине.

Уже перейдя церковную площадь, Петрусь неожиданно столкнулся со старостой.

— Постой-ка, хлопче! — окликнул он мальчика.

«Что ему от меня нужно?» — с тревогой подумал мальчик, останавливаясь невдалеке.

— Ты вот что: подойди поближе…

Петрусь недоверчиво приблизился. Староста с быстротой, которой трудно было ожидать от этого грузного человека, схватил мальчика за ухо.

— Смеяться над головой задумал? Дурнем прикинулся? — хрипел он, туго выкручивая Петрусю ухо.

— Дяде-е-енька, за что? — взвыл Петрусь.

— Прикидываешься, вражий сын, голодранец! В пастухи отдам, до пана!

Не помня себя от боли и обиды, Петрусь, изловчившись, впился зубами в волосатую руку старосты. Глухо крякнув, тот отпустил ухо мальчика, но тут же влепил ему затрещину, от которой Петрусь отлетел на несколько шагов в сторону.

— Волчонок!.. — донеслось до него, когда он уже во весь опор мчался по деревенской улице.

У самой хаты своей он остановился, чтобы перевести дыхание. Как ни странно, никакого страха Петрусь не испытывал. Он был даже доволен собой.

— Что с тобой? — удивилась Катерина, взглянув на возбуждённого сына.

— Батько, маты, слушайте!

И, передохнув, Петрусь стал рассказывать…

Степан внимательно слушал, и лицо его, сперва мрачное, постепенно прояснялось. Он любовно смотрел на сына, и глаза его весело сверкали.

— Как же ты его, сынку: прямо-таки зубами и вцепился? Ох, и дитына у меня, палец в рот не клади!.. — смеялся Степан. — Хотел над нами посмеяться, да, видно, сам же в дурни пошился…

— Тату, что мы ему сделали?

Ничего не сделали, сынку. Бедные мы, вот и вся наша вина.

А Катерина шептала:

— Господи, отведи от нас его руку!

Но староста не забыл угрозу: весной Петрусь был отдан в панские пастухи.

Полдень. Знойная тишь повисла над бескрайным лугом. От земли струится душный, горячий воздух. Кажется, что это колеблются бесцветные языки пламени. В зелени берегов серебристой лентой сверкает река, а поперёк её зеркальной глади медленно плывут с одного берега на другой выпуклые облака.