Плевенские редуты - страница 31

Поло цокали копыта по булыжной мостовой. Сбоку от извозчика чернела груша, насаженная на медный рожок. На тротуарах фланировали румыны в лиловых брюках и подстреленных легких пиджаках.

Из двери с надписью «Кафе a-la turca» вырывалась игривая музыка «Корневильских колоколов». Желто-красный попугай вытаскивал клювом билетики на счастье. Многоцветная афиша извещала о гастролях Итальянской оперы. В городском саду духовой оркестр играл кадриль из «Анго». Были полны шантаны, праздные люди шли к оперетте, исчезали в таинственных отдельных кабинетах Брофта; несли себя разодетые, в высоких шнурованных сапожках, вихляющие бедрами шансонетки; цветные фонарики и гирлянды меж деревьев в увеселительных садах придавали всему легкость и праздничность.

«И это в то время, — с горечью думал Верещагин, — когда тысячи гибнут на полях сражений!»

Вчера у него в гостях был русский консул Стюарт, принес нерадостные вести с фронта.

— Послушай, — обратился Василий Васильевич к широкозадому извозчику, словно обернутому ватой, восседавшему на козлах трехместного фаэтона, — а взялся бы ты отвезти меня в Систово?

Извозчик, повернув к Верещагину безволосое, с глянцевито блестящей кожей, лицо скопца, ответил тонким голосом по-русски:

— Были б желти́цы.

Так он назвал, очевидно, червонцы.

В лазарете первая, кого Василий Васильевич встретил, была Чернявская. Узнав о его планах, она стала умолять взять ее с собой в Систово.

На следующий день Чернявская раздобыла рекомендательные письма к медицинскому начальству Действующей армии — даже от самого Склифосовского — и письмо к какому-то систовскому болгарину Жечо Цолову, чтобы он ее временно приютил в своем доме.

Шестая сотня есаула Афанасьева из Донского казачьего полка одной из первых ворвалась в древнюю столицу Болгарии — Тырново. Ворвалась так неожиданно, что губернатор Саиб-паша едва успел бежать, а защитники города оказали ничтожное сопротивление.

В захваченных окладах казаки обнаружили непонятно для чего припасенные канареечные семена и старый пушечный порох. Байковые одеяла, шерстяные английские фуфайки, теплые чулки, полушубки свидетельствовали о том, что турки готовились к зимней кампании. На мешках с мукой и пшеничными галетами стояло жирное английское клеймо. Галет было так много, что Алифан принес своему Куманьку полную торбу, легонько ткнув кулаком в бок, сказал:

— Жри, леший, диликатесу!

Все болгарское население этого города на трех холмах высыпало на улицы-террасы, поднимающиеся ярусами. Улицы соединяются каменными лестницами: короткими и длинными, прямыми и ломаными, спадающими каскадом и стелющимися спокойно.

Нижние двери домов выходят на одну улицу, а другие, противоположные, с третьего этажа, выдвинутого уступом, — ведут на улицу позади дома. Возле каждого из них стоят подставки для цветов.

Галереи, балконы под черепицей густо увиты виноградной лозой. Те из офицеров, кому доводилось бывать в Италии, невольно сравнивали Тырново с Неаполем. Вот только базар здесь совсем иной: под его полотняными шатровыми крышами возвышаются горы лиловых баклажанов, оранжевые печеные тыквы с орехами.

Отряд генерала Гурко проходил по самой широкой тырновской улице в пышной яркой зелени. Впереди на конях гарцевал «хор трубачей».

Запах нечистот, тянущийся из канав, не в силах был отравить благодатный воздух. На дне огромного котла, окруженного ярусами, утыканного белыми домиками, протекала узкая, стремительная Янтра.

Выскакивают на улицы из мастерских бондари, кожевники, тележники, гончары, медники, делающие колокольца для овец. Возле питьевого фонтанчика — чешмы — высокий мужчина в легком парусиновом плаще шепчет, стоя на коленях:

— Пали цепи… Да живет мать Ру́сия!

Распахивают свои двери булочные, цирюльни, кофейни.

— Здравейте!

— Много счастья!

Пожилой болгарин, протягивая кувшин с вином, просит:

— Отведайте! — Оставив кувшин казаку, гладит морду его усталого коня, с недоуменным восхищением говорит: — От Русия дошъл…

Раздается песня «Шумит Марица». Священник в подоткнутой за пояс рваной рясе, с ружьем на плече, патронташем браво шагает позади войска, возвышаясь своей греческой камилавкой из твердого поярка.