Побеждает любовь - страница 17
Маруся же Муравьева утверждала, что эти дела, выполненные на отлично, в рекордные сроки, например, исключительно высокий урожай — отвечают «большому счету». Я была согласна с ней.
Рыжая сердилась, кричала, что мы ни черта не понимаем, не представляем себе, что такое жить по большому счету, что мы мелкие, никудышные девчата, которые не умеют по-настоящему мечтать.
— А ты-то, ты-то о чем мечтаешь? — кричала Тоня Логинова. — Сама-то ничего сказать не можешь!
— Я не могу? — вскричала пораженная Стешка. — Я не могу? — Она остановилась, остановились и мы.
Стешка смотрела на нас своими огромными, сразу потемневшими глазами, и нам вдруг показалось, что она знает что-то такое, о чем мы и понятия не имеем.
— Я, может, колдуньей стану и уж тогда…
Нам стало как-то не по себе, и каждая из нас поверила, что Стешка добьется чего-то такого большою, такого важного, чего сами мы никогда не сумеем добиться.
Поздно вечером, уже совсем засыпая, думала я о Стешке, почему она сказала, что будет колдуньей? Ведь колдуний нет, она это знает, а ведь как серьезно сказала! О чем она думает? Кем хочет быть? Ведь не говорит.
А во сне мне приснилось, что Стеша все-таки превратилась в колдунью. Бегает она по своему полю и что-то бормочет, потом поет, руками разводит.
Мне страшно, но интересно. Подхожу к ней.
— Скажи, что ты тут делаешь?
— Колдую, чтобы урожай у меня был большой-пребольшой, такой, какой ни у кого во всем мире еще не был.
— А сможешь?
— Я все могу. Я ж колдунья!
А потом мы с ней копали картошку на ее поле, каждая картофелина весила по десять фунтов.
— Я еще не такую картошку выращу. Сама увидишь. Одной картофелиной колхоз накормлю. И турнепс у меня лучше всех, и лук я теперь выращивать могу. Все я могу. Хочешь, и тебе урожай такой же сделаю. Хочешь?
Через несколько дней рассказала я подружке сон. Она долго смеялась:
— Я, может, и вправду хочу такой урожай снять, чтоб даже ваш Глебов удивился и сказал: «Никогда не слыхал об таком урожае, что Степанида Ивановна вырастила». Это он от большого уважения назовет меня не рыжей Стешкой, а Степанидой Ивановной. Вот! Может, и выращу такой урожай, — и Стешка, прищурившись, посмотрела на солнце, рассмеялась и опять чудить: — Я ж родня солнцу-то, вишь, какая рыжая, волосы у меня цвет солнца имеют. Так ведь? Вот я накажу солнцу — давай, мол, мне небывалый урожай. Он мне и вырастит. Так уж и быть, прикажу ему, чтоб и твое поле не забывал!
Началась уборка. Работы сверх головы, и все же Стешка выбрала время и прибежала ко мне. Мы были в поле, копали картошку, вижу, кто-то быстро бежит по дороге. Сразу узнала: Стешка.
Прибежала, запыхалась, вид серьезный, в руках какую-то железяку держит. Отозвала меня от других, тихо говорит:
— Слушай, Даша, была я вчера тут… — замялась Рыжая, попыхтела, потом напрямик пошла: Лешка Кудрявый, дурак, пристал: идем, погуляем. Сам зовет, а сам смеется. Не смеялся бы — не пошла. А тут любопытно. Хмуро, ветер, грязь после дождя, а ему гулянка. Ну ладно, думаю, трактор твой стоит, делать нечего, вот тебе и гулять. А я днем не могу, копку картошки кончаем.
— А разве он к тебе ходит? — удивилась я.
— Ходит, не ходит, не в том дело. В общем, погода хуже некуда, а мы идем, гуляем. Я Лешке Кудрявому говорю: какой же дурак в такую погоду гуляет, один ты. А он мне: не один, а с тобой. Идем, смеемся, вдруг Лешка обо что-то споткнулся. Остановился, поднял. В темноте рассмотреть хочет. И рассмотрел. Болт. Лешка говорит: от вашей сложной молотилки. Кто-то, знать, до нее добрался, раздевает.
Стеша сует мне болт:
— Кудрявый велел: неси, мол, Даше, пусть брату скажет. Нашли у моста, что к лесу ведет. Кто-то нес, да обронил.
— Что сам не принес? Тебя погнал?
— А он говорит, коли пойду, шуму наделаю, безобразие такое, молотилку мощностью в тысячу пятьсот пудов уберечь не могут. Я ему: от домашнего вора не убережешься, а он: половину людей у них выгнать надо, шуму делать не охота, вот ты и иди. Я и пришла. Еще он велел сказать: у вас трактористы есть, что горючее на поле сливают. А теперь пойду, — некогда. Нашу бригаду совсем задергали. И торопят, и торопят. И свое поле убери, и чужое, потому что рабочих рук не хватает, многие на работу не выходят, а время не терпит.