Побеждает любовь - страница 18

Как-то вечером завернул к нам отец Тони Логиновой. Работал он на пасеке, там и ночевал, в своей небольшой избушке. Был он человеком тихим, очень работящим в совхозе его уважали. У нас он никогда не бывал, а тут пришел. Снял шапку с головы, мнет ее в руках, у порога стоит, пройти стесняется.

Степан только что пришел с работы и сидел за столом, ел.

Мать и Логинову кашу поставила, но он есть отказался, на нас с матерью глазами Степану показывает: мол, можно при них рассказывать?

— Выкладывай, — говорит брат, — они у меня ничего не слышат, ничего не видят.

И Логинов поведал, что несколько раз видел Костина Кривого у разбитых и брошенных старых амбаров. Он встречался с мужиками. Логинов выведал у мужиков, зачем приходил Кривой. Оказывается, он сманивал их на поденную работу в какое-то другое место, обещал — заплатят хорошо. Несколько человек уже уехало куда-то, прошли мимо его избушки, — вот почему их не докличат на работу. Есть и такие, что только на день отлучаются, а спать домой приходят.

— Костин Кривой совхоз ненавидит, развалить все у нас хочет. Знаю я. И дружки у него здесь есть, — говорит Логинов. — Осечкин, к примеру. Он сын кулака, я точно знаю. Третьего дни несколько четвертей водки привез. Всю ночь пьянствовали в старом амбаре. Человек поди пятнадцать. На следующий день спали — я в щелочку подглядел. Никто на работу не вышел из них. А мужики все здоровые. Давеча хотел тебе сказать, да, по правде сказать, побоялся. Выследят — не помилуют, а я все больше один на пасеке-то. Вот вечерком, на безлюдье и пришел к тебе, сказал. А ты молчи обо мне.

С этим и ушел Логинов.

Степан не велел нам никому об этом говорить, а сам пошел к Лебединскому.

Он выделил Степану в подмогу несколько комсомольцев. И те проследили: в старом амбаре систематически шла пьянка, водку приносил Костин Кривой, продавал подешевле. Как потом выяснилось, воровал ее в Рыбном.

Получил Степан задание: арестовать Костина. Узнала про это одна Вера, но она так волновалась за мужа, что не вытерпела и поделилась об этом с матерью, ну, а мать — со мной. И теперь частенько, когда задерживался Степан, мы втроем, скрывая друг от друга, не спали ночами, лежали в темноте и тревожно ждали брата.

А Степан караулил у амбаров и на тропинке, что уходила в лес. Ночь была темной, бушевала непогода. Резкий ветер стучал в окно, пугал. Мы не спали. Лежали в темноте, притворялись, что спим, а у самих сердце надрывалось от страха, ждали Степана.

Первая не вытерпела Вера:

— Мамаша, спите?

— Засыпаю.

— Что-то ветер больно бушует.

— Непогода. Пора уж.

— Степы-то нет. Сердце подсказывает — быть беде.

Мать сердито:

— Не каркай. Спи. Степан сильный, себя провести не даст…

В это время громко хлопнула дверь. Наверно, входная.

Мы с тревогой прислушиваемся. Вот послышались медленные, тяжелые шаги… В притолоку тихонько постучали. Вера в одну секунду оказалась у двери, шепотом спрашивает:

— Кто?

— Я, Степан, открой.

Степан вошел не торопясь, тяжело ступая, и сразу сел на лавку. Мать засветила керосиновую лампу. Смотрим — у Степана голова забинтована. Вера охнула, стала бледная как мел, и медленно сползла на лавку, я за водой побежала, мать — к Степе.

— Что, сынок, с тобой? Жив ли?

— Жив, раз пришел, — отвечает Степан и Верку обнимает. — Чего испугалась? Костина взял. В район свез. А это… так… Не давался. А я стрелять не хотел. Да дружки еще… И Осечкина сдал, гад, дрался хуже Костина. Теперь спать. Устал. Голова трещит. А это в районе перебинтовали… Осечкин молотилку раздел, признался. Все с нее в воду побросал. Вот теперь и ремонтируй.

Подходил праздник — 16-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Нашу дружную пятерку — Тоню Логинову, Марусю Муравьеву, Нюру Бычкову, Марусю Горшкову и меня вызвали в Красный уголок помочь оформить клуб и библиотеку.

Из предложенных нам лозунгов я тут же выбрала себе о политотделе: «Привет работникам политотделов МТС и совхозов — большевистским организаторам новой социалистической деревни!»

Писала я крупными, печатными буквами, над каждой буквой сидела долго, выводила аккуратно, старалась написать как можно лучше. Подружки очень придирчиво смотрели, как я вырисовываю каждую буковку.