Побеждает любовь - страница 5

Алешка Кудрявый спокойно вошел в круг и уставился на Стешку. А она плясала и не видела никого — ни Алешку, ни нас.

И вдруг Алешка сорвался с места, подхватил Стешку, что-то крикнул гармонисту и под звуки нового, какого-то бешеного танца закружился с ней. А потом Стешка оттолкнула Алешку Кудрявого и исчезла.

Как-то вечером я забежала к Стешке домой. Она сидела перед огрызком зеркальца и расчесывала свои упрямые рыжие волосы. Мать ее возилась у печки с чугунами и лениво ругала Стешку.

— И что ты за никудышняя девка, так ловко на поле работаешь, а опять мало что получила. И что я вам в чугун буду класть?

Стешка не слушала матери и, ничего не отвечая ей, заговорила со мной.

— Ваш-то барсук, Костин Кривой, комнату большую получил, а вы чего смотрите? Вдвоем с Нюркой работаете, а живете у брата, угла своего не имеете. А Костин Кривой бывший кулак, это все знают, да и в совхозе у вас ни черта не делает. Почему вы в рабочком не ходите, не требуете?

Стешка бережно положила свое зеркальце за почерневшие старые иконы, что висели в правом углу, и потащила меня из избы на волю. Во дворе у повалившегося заборчика, на каком-то полусгнившем пне, сидела старенькая, вся сморщенная бабушка Стешки. Даже сейчас, на солнышке, бабка мерзла, и на ее плечи была накинута старая овчина. Лицо ее было темным, губы плотно сжаты, слепые глаза смотрели вперед.

Стешка подошла к бабушке, погладила ее по голове и что-то сунула ей в костлявые черные руки.

Бабка подняла на Стешку мутные глаза, и ее губы тронула слабая улыбка.

— Где взяла-то? — спросила она Стешку, ощупывая костлявыми узловатыми пальцами кусочек сахара.

— Тракторист Гришка угостил.

— Что сама не съела?

— Я откусила. А это — тебе.

— Мне все? А Васютке да Степке?

— А что им обоим с такого кусочка? И так проживут. Это тебе. Они еще вырастут, а тебе помирать скоро, может быть, и не увидишь сахара-то. Ешь!

Бабка засунула кусочек в свой старый, провалившийся рот и опять застыла.

Мы сели на бревно, и Стеша тихо заговорила:

— В лесу, за Кривой балкой, бабы лешего видели, — шерсть на нем бурая, как у медведя, рожа человеческая, ушки высокие.

— Врешь! Леших нет.

— Как нет? Видели же. Ну, если и не лешего, то все равно какого-то волосатого и страшного. Идем посмотрим?

Я очень любила лес. А здесь он был — рукой подать.

— Пойдем, — решительно сказала я Стешке.

— Тогда бежим к твоей матери, отпросим тебя. Ночуй у нас, мы до света убежим в лес.

— Смотри, Стешка, — вдруг заговорила бабка, — если увидите лешего, перекреститесь так, как я тебе велела, помнишь-то?

Я удивилась. Мы совершенно не обращали внимания на бабку, мне казалось, что она спит и ничего не слышит. Стешка же совершенно спокойно ответила ей:

— Помню, бабушка, я никогда не пропаду.

Мы пошли к нам. По дороге Стешка сказала мне:

— Бабка моя все знает. Траву любую, грибы, ягоды, птиц разных. Она в лесу, как дома, да и в поле тоже. Знаешь, она погоду умеет видеть, всегда правду скажет, какая весна будет, какое лето, осень. Она всевидящая, ты не смотри, что она почти слепая, она все видит, все слышит и все знает. Это она меня учит, от нее лес знаю, пашню чувствую. Я бабку люблю, с ней интересно.

…Было еще совсем темно и очень свежо. Мы плотнее закутались в свои одежонки и пошли к лесу.

— Идем задами, — сказала Стешка, — скоро бабы коров начнут гнать. Нельзя, чтобы на нас человеческий глаз пал, — тогда леший не выйдет. А мы сейчас после сна, люди нас не видели, леший-то нас и не учует.

— Откуда ты это знаешь?

— Откуда, откуда! — передразнила меня Стешка. — Оттуда! Сама не знаю откуда. Знаю и все!

Шли мы мимо нашего совхоза, только поравнялись с амбарами, видим, кто-то пробирается в тени. Я от страха обмерла.

Какое-то горбатое, огромное чудище шло в нашу сторону.

— Леший! — еле выдохнула я.

— Молчи! — дернула меня Стешка, и мы юркнули в тень, притаились.

Горбатое чудище поравнялось с нами. Мы различили двух мужиков, на спинах они тащили по тяжелому, большому мешку.

Они шли осторожно, таясь в темноте. Когда мужики скрылись за поворотом, Стешка облегченно вздохнула.

— Ежели бы увидели, пристукнули бы нас, — сказала она, — ворюги. Зерно воруют. Ваш Степан спит, а воры тут как тут.