Под стягом Святослава - страница 22

стр.

А вокруг ликовали люди, прославляя мудрость справедливейшего кендар-кагана Азиза: никто на свете не смог бы разрешить столь мудро и просто такой неразрешимый спор. А разве не правильно поступил он с коварной обманщицей? Пусть трепещут неверные жены! Боги все видят!

Теперь обросшая былью и небылью молва об этом удивительном суде полетит по всем торговым караванным путям, промчится по волнам многих морей и достигнет самых отдаленных уголков земли, куда доходят купцы и путешественники.

— Даже без прикрас, которыми народ так любит сдабривать деяния великих, этот суд останется на века, как самый изумительный и справедливый, — задумчиво сказал Махмуд.

— Да-а… — очнулся Летко Волчий Хвост. — Это верно, козары скоро судят. Чуть что — и голова с плеч!


РАТЬША — СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК

риближение весны сказывалось: снег темнел и оседал под лучами солнца. Широкие охотничьи лыжи со скрежетом проскальзывали по шершавому насту.

— Вон за тем пригорком и Днепр покажется, — обернулся к сыновьям Бортя, диковатый приземистый мужик лет сорока. — Однако время поснедать. Стой!

Четверо молодцов вслед за родителем остановились на вырубке, облюбовав поваленную бурей лесину. Сняли котомки, воткнули в снег копья, положили щиты, на них — секиры. Старший стал развязывать котомку, ворча:

— И че князю неймется? От дел люд русский отрывает… — Он только что женился и был недоволен отлучкой от дома.

— Не твово ума дело, — строго сказал отец. — Время ратного ученья приспело. По всей Руси Великой так. До пахоты надобно месяц-полтора под копьем походить… Што из тебя за воин, коль ты неумеха? Строя не ведаешь, как комонника сбить с седла не знаешь и мечом володеть не научился. Святослав-князь потому только всех врагов повергает, што умелые дружины в бой водит. Умелые!

Пока старший сын доставал из котомки нехитрую снедь, другие, особенно младший, пятнадцатилетний Ратьша, стали просить отца рассказать, как были разбиты хазары в степи под Черниговом. Бортя красноречием не отличался, но поведал как мог:

— Тогда у князя Святослава нас, воев, всего-то было тысяч семь-восемь. А у хакан-бека втрое больше. Козары конной толпой на нас пошли, норовили числом да тяжестью нас задавить. Ан нет: мы стали плотной стеной по десять рядов ратников. Передние только большие щиты держали. Второй ряд сек козар стрелами, покамест ворог вплотную не подошел. Тогда и другие четыре ряда опустили навстречь степнякам длинные копья. К ним присоединился и второй ряд, бросивший луки. Скажи, што смогет комонник супротив копья, ежели его пятеро мужиков держат? — И, не дождавшись ответа, сказал назидательно: — То-то! Когда трубы заголосили, вся стена русская ринулась навстречь козарам и вмиг опрокинула их… Сколь степняков там пало, не счесть! Еще трижды налетал на нас ворог, да не по силам ему было ту стену сломать… И полегла у Чернигов-града вся великая сила козарская. А хакан-бек Урак голову потерял, убегаючи с Русской земли.

Лесовики некоторое время молчали, неторопливо пережевывая куски вяленой медвежатины, запивали ее медовым квасом из большой деревянной баклаги. Заканчивая трапезу, Бортя вновь заговорил:

— А ежели бы и мы толпой того ворога встренули?.. Полегли бы вои русские все до единого от сабли козарской, и Русь Светлая доселе платила бы Итиль-хану дань побеле[44]от дыма. Так-то, чада мои… Строй ратный неодолим! Тут мы все в единой деснице — кулак! Один за всех и все за одного!.. А без науки ратной строя не знать. Неумеха — он хуже убогого: его всяк побьет, даже поленом. Смотрите у меня, лодырничать станете — я об вас ратовище-то обломаю… Ворог лютый хоть побит, да не убит. Козария, слышно, опять меч точит на наши головы… Ну, хватит. Надобно засветло в Киев-град поспеть, в дружину витязя Добрыни.

— А скажи, тять, ведь Добрыня тож зверя лесного ловил некогда под Любеч-градом? — загоревшись взором, спросил Ратьша.

— Было. Потом в дружину к воеводе Искусеви пошел. Ратовал супротив печенегов. В битве какого-то хана степного зарубил. Тогда Святослав-князь его и приметил: коноводом взял к себе. Так и шел тот лесовик любечский по дороге бранной к славе великой. Два лета тому Добрыня-витязь уже двадцать тысяч сторонников