Под ветрами степными - страница 30

— Это же хлеб! Как можно его оставлять в поле!

К вечеру двадцать восьмого числа подул сильный пронизывающий ветер. Люди старались повернуться к нему спиной, но все равно он пронизывал насквозь, бросал в глаза полову, осыпал соломой. И все же комбайны шли вперед.

Закружились снежинки, и с каждой минутой их становилось все больше. Будто в тумане, таяли очертания комбайнов. Вот они еще виднеются темными движущимися пятнами, но спустя мгновенье их скрывает белая, бесшумно несущаяся мимо снежная мгла.

За Кудрихой стояли занесенные снегом комбайны с примерзшими к подборщикам необмолоченными валками. Хлеб не был убран до конца. Хотя люди до последнего часа не хотели верить в поражение, им пришлось отступить. Было тяжело, но надо было жить и бороться. Этот хлеб был не последний.

Предстояло сделать то, что было сложнее прошедшей уборки, какой бы трудной она ни была. Надо было, налаживать настоящую полнокровную жизнь. Люди, которые здесь живут и делают хлеб для людей, для жизни и радости, сами должны жить радостно и интересно. Судьба будущего хлеба зависела не только от того, будут ли к весне отремонтированы все тракторы, она зависела также и от того, будет ли самодеятельность в клубе.

Перед самыми праздниками ребят перевели из вагончиков в общежития. Девочкам отдали большой двухквартирный дом. На одной половине поселились девочки из Турочака, на другой — пристанцы. Девочки устроились лучше, чем можно было ожидать. На каждой половине — три комнаты и кухня с водяным котлом, обогревающим все комнаты.

Нэля Бажина у пристанцев, Галя Старцева у турочаков немедленно приступили к своим поварским обязанностям. Мальчишки раскрепились по кухням согласно своему школьному происхождению. По их рекомендациям на кухни, пропорционально на обе половины, принимались из мужского общежития молодые парни-трактористы, не имеющие аттестатов зрелости, но желающие участвовать в коммунах и подтверждающие это желание своим хорошим поведением.

Первым был тракторист Саша Левашов, коренной целинник. А через два дня Мацнев привел с собой сразу двенадцать парней. Нэля всплеснула в ужасе руками, но деваться было некуда. Толик оптом дал всем такую блестящую характеристику, что они свободно могли бы попасть с ней даже в рай, а не то что сюда, на пристанскую кухню.

В связи с таким наплывом Нэля решила установить строжайший режим кормления. Для начала она вывесила на дверях объявление, что никто не должен рассчитывать на завтрак после девяти часов утра.

В день этого нововведения я счастливо успел явиться без пяти минут девять, и мне была отпущена порция рисовой каши и чая. Нэля учила Равиля Лотфуллина, который был у нее сегодня в наряде, что надо говорить опоздавшим мальчишкам для возбуждения у них аппетита.

— Когда тебя спросят, Равиль, что было на завтрак, ты должен сказать: «Было картофельное пюре с солеными огурцами». Ты понял?

— Понял! — послушно, без улыбки отвечал застенчивый и простодушный Равиль.

Увидев в окно торопящегося Мацнева, который учился на курсах шоферов и сегодня явно проспал, Нэля проверила готовность Равиля:

— Что было сегодня на завтрак, Равиль?

Равиль заторопился и выпалил совсем не то, что нужно:

— Сегодня на завтрак было рисовое пюре с солеными огурцами!

Нэля застонала от досады и забаррикадировала дверь. Анатолий толкнул ее плечом, она не поддавалась.

— Ты слышишь, я тороплюсь, не кривляйся! — говорил он раздраженно.

— Я тебя предупреждала вчера, что завтрак только до девяти, — отвечала Нэля, хотя самой ей очень хотелось накормить этого милого парня.

Анатолий хлопнул дверью, чертыхнулся, споткнувшись в темном коридоре.

Юлька Четвертаков, обиженный, что Нэля поступила с ним точно так же, не явился в знак протеста на обед. Но голод не тетка, на следующий день он прибыл завтракать в половине девятого.

Мальчишки устроились хуже, чем девочки. Общежитие у них менее уютное и более холодное. В каждой комнате поселилось по восемь человек. Спали по двое на кровати. Это не очень комфортабельно, но утешались тем, что так теплее. Одним словом, никто не унывал.