Поговорим о странностях любви - страница 58

Пока.

С.

Здравствуй-здравствуй! Наконец-то нормальное письмо.

Судя по твоему описанию, у Серого ничего страшного нет. Глупо ставить заочный диагноз, но я думаю, что твой участковый врач заканчивал институт, когда шла очередная кампания против миндалин. На моей памяти их уже несколько раз объявляли то губителями детей, то, наоборот, «естественными преградами на пути микробов». Как и все подобные кампании, эта основана больше на конъюнктуре, чем на точном знании. Нужно иметь мужество не суетиться, верно? Не уподобляйся Форду. Одно время его фирма не брала на работу тех, у кого не были удалены миндалины. Мол, от этого ангины, ревмокардиты, пропуски работы, лишние выплаты больничных пособий. Не такая уж беспросветная дура эта Природа, чтобы одергивать ее на каждом шагу! Что касается детских врачей, то они бывают одолеваемы страстью избавить ребенка сразу от всех болезней, которые и так прошли бы. Дать бы организму дозреть, а там он уже сам разберется, что к чему.

Черт! Только сейчас сообразил, какой козырь я дал тебе этой историей. Это же иллюстрация к твоему излюбленному тезису: «Не надо торопить!» Ты пускаешь его в ход, едва лишь я полезу к тебе с робкими попытками выяснить отношения. Может, ты и права.

А с миндалинами повремени лет до двенадцати, если Серый не будет температурить, и не мешай ему плескаться в холодной воде. А мне — объясняться тебе в любви. Увидишь, какими здоровыми и счастливыми станем мы все.

Целую. Лично твой

Александр

Родная моя Вандушка!

Прости, что долго не писал. Наверное, дня три. Извиняться надо бы перед самим собой: мне больше хочется писать письма, чем тебе их получать. Опять будешь иронизировать над моим многословием. Сама виновата! Вместо того, чтобы ткнуться носом в твою шею, туда, где под бусами спрятались крохотные родинки, я вынужден на десяти страницах описывать, как мне было бы хорошо при этом. После такого письма я чувствую себя человеком, которого лечат по методике одного шведского профессора. Людям, страдавшим ожирением, он вшивал в желудок баллон с воздухом. Подкачали в баллон воздуха, и ты вроде сыт.

Одно спасение: работы — выше головы. Полковник Котя приболел, а тут, как на грех, один за другим пошли тяжелые случаи. Вчера особенно намаялся. Только размылся из операционной, приходит человек с большим-пребольшим носом и толстой-претолстой женой. Жалуется на странное затемнение в бронхах. Они сунулись было к Надежде, но та сразу смекнула, что возни будет много, а толку мало, и отпасовала их мне. Миндалины и прочие простенькие штучки придуманы природой специально для нашей Надьки. Когда в конце квартала начинают подсчитывать проценты, у Надежды всегда полный ажур: смертности почти нет, койкооборачиваемость идеальная, в общем, полный Париж! Начальство обожает ее за бесчисленные инициативы и образцовое ведение документации. Как-то: «Журнал бесед с родственниками больных», «Журнал передачи ключей от сейфа», «Журнал учета поздней госпитализации» и прочая. В историю болезни она аккуратно вклеивает этикетки от всех лекарств, которые получает больной. Мол, для контроля за тем, не ушли ли медикаменты «налево». Как будто нельзя вклеить этикетки, а ампулы с дефицитным лекарством продать втридорога. Эта канитель отнимает массу времени, но к нам уже ездят за передовым опытом. Зато как довольна Надюшка! Поручик Киже, дослужившийся до полковника…

О чем я? А — Человек-Нос! У него диагностировали астму, долго лечили ее, пока на профосмотре кто-то не разглядел подозрительный кругляш. Мадам Нос торопила — им дорог каждый день: супруга временно отстранили от работы, — мол, вдруг это туберкулез, а им нужно иметь дело с продуктами. Муж согласно кивал и так шмыгал своим носовым аппаратом, что чуть не втянул меня в ноздрю. Он потомственный специалист по квасу. Уверяет, будто его дедушка варил клюквенный морс еще для Рабиндраната Тагора, когда тот приезжал в СССР. Тагор якобы умолял дедушку открыть ему секрет морса, но дедушка не мог: государственная тайна! Я долго рыскал бронхоскопом, пока не вытащил сгусток. Промыл — золотая десятка! Стал расспрашивать, откуда она, но Человек-Нос замял разговор: «Оставьте ее себе, доктор». Хорошо, говорю. Поместим в музей нашего отделения. Но сперва составим акт, все-таки золото. Мадам Нос забормотала что-то про дядю Володю, ради которого ее Коле пришлось при обыске срочно проглотить четыре монеты. Три вышли естественным путем, а четвертая исчезла. Из-за этого дядя Володя до сих пор с ними не разговаривает. Отправил их к полковнику Коте. Выздоровеет — пусть улаживает это смутное дело.