Полёт на Сатурн - страница 5
Я решила ещё немножко освоиться в лагере, привыкнуть к ребятам и тоже что-нибудь натворить, но пока не придумала что.
*
Творить самой не пришлось, за меня натворили. То есть, никто ничего не сделал и ничего не случилось, а влетело за это мне. Скажете, так не бывает? Ха. В лагере всё бывает.
В свободные полчаса мы с девчонками сидели в душной палате на койках, стараясь их не мять, и готовились к очередному конкурсу на лучший рисунок, а именно мазали фломастерами на альбомных листах, подложив на колени кто сумку, кто сложенные вчетверо штаны, а кто и книгу, у кого была. Моя интеллигентная бабушка сунула мне с собой стихи, и они мне теперь очень пригодились.
Вещи у нас отобрали в день приезда, но я упросила воспитательницу оставить мне пустой рюкзак для самого необходимого, чтобы не бегать в кладовку за каждой ерундой. Он свободно помещался в тумбочке. Так вот. Старые немецкие фломастеры, подаренные папой на моё десятилетие, с тех пор подсохли, и какая-то добрая душа посоветовала мне налить в них воды. Фломастеры размокли, и рисовать стало легче. Точнее, возить ими по бумаге стало легче, а рисовать как было трудно, так и осталось. Тема конкурса была «Во имя светлого будущего». Можете себе представить, как на эту тему рисовать?
Я мучительно выводила коричневым фломастером мрачные прямоугольники, обозначающие светлую стройку будущего, и, вконец отупев от такой работы, решила украсить их сверху алыми стягами. Красный фломастер запропастился, я встала, перетряхнула всю постель, заглянула в тумбочку, начала перетряхивать рюкзак и… О ужас!
На светлом брезенте расплывалось кровавое пятно. Фломастер аккуратно лежал в его центре и — чуть не сказала: «злорадно ухмылялся».
— Чёрт! — простонала я.
Девчонки живо побросали своё творчество и подбежали ко мне.
— … — сочувственно сказала Танька рыжая, девчонка без комплексов.
— Ты что, воды налила? Спирту надо было налить! Или одеколону! — послышались запоздалые советы.
— Во ей теперь влетит от мамки…
— Да ну, застираем.
— Не отстирается.
— Стиральной содой отстирается!
Не дожидаясь, пока они начнут делать ставки, я судорожно распаковала рюкзак. Внутри пострадала только одна вещь — но какая! Мой небесно-голубой купальник был испещрён бледно-красными разводами. Если эта гадость не отмоется, я до конца смены буду лишена купанья. Должно быть, у меня был очень несчастный вид, потому что две девчонки тут же предложили сбегать вместе в прачечную и заняться стиркой. Танька рыжая научила нас, где украсть каустическую соду, и мы с Нинкой и другой Танькой побежали.
Когда купальник отстирался, у меня отлегло от сердца. Я поблагодарила девчонок — надо же, почти не знаем друг друга, а вот помогли. Не найдя, где высушить купальник, я повесила его на железную грядушку, а рюкзак, предварительно опустошив, отложила на завтра — времени оставалось мало, а мне надо было ещё закончить этот вонючий рисунок про светлое будущее.
Это была прелюдия. А теперь слушайте, как мне влетело.
Мы сдали рисунки, и я, ничего не подозревая, пошла вместе со всей группой активно отдыхать: бегать под полуденным солнцем эстафету. Палочки у нас не было, мы просто стояли очередью, бегали до столба по одному и слушали, как физкультурник на нас орёт. Но я пробежать не успела, меня отозвали. Прямо на площадку с грозным видом вышла сама начальник лагеря и, гневно тряся щеками, спросила на умеренной громкости:
— Лаптева Виктория — это кто?
«Великая исследовательница космических глубин», — хотела сказать я, но, конечно, промолчала. Просто вышла из строя и подошла к Марье Ивановне.
— Идём, — прошипела Марья. — С тобой есть о чём поговорить.
«Не сомневаюсь. Я же начитанная», — было первое, что пришло мне в голову, но я, сами понимаете, опять промолчала. Под конвоем Марьи Ивановны послушно прошлёпала в контору, откуда велось управление нами — не знаю, как она называется, — и, войдя в прохладный тёмный кабинет, встала у стены. На меня из-за длинного стола, покрытого зелёным сукном, смотрели трое: вожатая, вожатый и наша врачиха — тётя лет шестидесяти в белом халате и в очках на цепочке. Марья была четвёртой.