Полководец улицы. Повесть о Ене Ландлере - страница 13

«Я не позволю вам продолжать вашу речь в том же духе», — заявил ему на судебном заседании председатель трибунала. Но Ландлер все же сказал: «Если нельзя отрицать, что загнанный зверь при последнем издыхании вправе напасть на своего преследователя, то нельзя назвать беззаконием, виной перед родиной и богом, если один из наиболее полезных классов общества, более десяти лет законнейшим образом тщетно отстаивавший свои скромные права на жизнь, доходит до крайнего ожесточения, испускает, наконец, вопль и, движимый диким отчаянием и инстинктом самосохранения, так решительно, горячо встает на защиту своего человеческого достоинства. То есть переходит к стачке!»

Во время судебного процесса, длившегося целую неделю, ему вместе с коллегами удалось склонить в пользу обвиняемых общественное мнение. Трибунал оправдал их. Всех до одного!

Но почему в Венгрии буржуа не видят дальше своего носа? Эта мысль причиняла Ландлеру боль.

Сидя в кафе на потертом диванчике и в задумчивости глядя в пространство, он мысленно перенесся в зал судебного заседания с его напряженной атмосферой и не заметил, как хозяин, подойдя к кассе, достал два тома «Судебного процесса тринадцати». Ландлер узнал книгу, увидев ее у него в руках. Там были собраны материалы судебного процесса, он сам подготовил их к печати.

— Я купил ее один из первых, — с улыбкой сказал хозяин. — Прекрасная книга, с удовольствием просматриваю ее. И очень горжусь вами, господин Ландлер, моим старым клиентом. У вас, адвокатов, удивительная власть. Все в ваших руках. Ведь правда, одно дело буква закона, а другое — насколько придерживаются ее власти. Как вы изволили заявить трибуналу, и в наши дни происходит примерно то же, что в 1820 году, когда некий Пал Чепани, сидя в тюрьме, пожаловался королю, что его без допроса заключили в темницу… — Он открыл книгу на странице, где торчала закладка. — Вот здесь! «Когда это прошение направили в трибунал пештского комитата[3], там вынесли следующее постановление: «Признается и уважается право всех узников обращаться по инстанциям к его величеству королю, однако чтобы в дальнейшем подобное не могло повториться, впредь запрещается держать в тюрьмах чернила и перья». Тут нетрудно узнать вас, господин адвокат: вы и судьям умеете рассказать при случае анекдот. И открываете горькую, жестокую правду. Вдруг поблизости раздался какой-то шум. Они оглянулись. Прислушиваясь к их беседе, Бокани постукивал ребром ладони по лежавшей перед ним рукописи.

— Прекрасно, — сказал он им. — Тогда нам необходимо побольше адвокатов, которые разоблачат беззакония властей, вернут народу бумагу и чернила, и мы заживем припеваючи под сенью превосходных законов, так, по-вашему? — Встав из-за стола, он подошел к Енё и широким жестом протянул ему руку. — Здравствуйте, господин Ландлер! Не думаете ли вы, — обратился он к хозяину, — что нынешние законы отнимают у человека в десять раз больше, чем правительство и органы власти, урезающие права? Существуют угнетенные классы, о которых закон проявляет лишь одну заботу, чтобы они не могли поднять голову, и именно к этим классам принадлежит большинство населения.

— Я простой человек, продаю людям кофе, — пробормотал хозяин, — куда мне спорить с таким авторитетным политическим деятелем, как вы, господин Бокани. — И он обратился в бегство.

— Почему же вам не поспорить? — проговорил ему вслед Бокани. — Разве я не был простым каменотесом? — Он со смехом покрутил усы, потом обратился к Ландлеру: — Простите, что вмешался в ваш разговор, но мне плевать на приличия, на буржуазный этикет. В наши дни приходится отстаивать грубые истины, нам не до вежливости. — Он положил руку на лежавшую перед ним книгу. — Я тоже ее приобрел. В ней много пустословия, но есть и зерно истины. И удивительна сама тема судебного процесса — стачка, в подготовке которой мы не участвовали. Тебе я могу сказать, — Бокани вдруг перешел на «ты», — ведь ты прекрасно знаешь положение на железных дорогах, у нас, социал-демократов, слабые организации среди рабочих железнодорожных мастерских, которые объединяются вокруг своей газеты. Квитанция на подписку — это партийный билет и профсоюзное удостоверение. Словом, мы, отъявленные «подстрекатели», не проявили здесь никакой инициативы. Тысячи железнодорожников, придерживающихся буржуазного образа мыслей, переживают трагедию: они со своим «патриотическим» духом волей-неволей вынуждены действовать подобно нам, «безродным социалистам»! — рассмеялся Бокани. — Найдется ли более яркое подтверждение нашей правоты? На железной дороге началось движение, друг мой! И не по обычным рельсам. Семафоры впервые показали красный свет материальному и духовному обнищанию! — Он стал серьезным. — Отругай меня, я ломлюсь в открытую дверь. Лучше я спрошу, знаешь ли ты, почему произошло другое чудо — оправдание обвиняемых?