Попытка разобраться в непостижимом - страница 3

Свидание после долгой разлуки. Двое мужчин, сорока двух лет, родившиеся в один месяц в одном городе. Он здорово полысел. И ссутулился. Но на здоровье, видимо, не жаловался. У меня создалось впечатление, что он увлекается спортом. И все же он был прежний, я узнавал его до мелочей, до того, что — не побоюсь громкого слова — испытывал к нему нежность. Мой бывший приятель, полысевший, сидел передо мной и, изображая скромного чиновника, нахваливал «Рассказ учителя гимназии Педерсена…». Мы встретились за праздничным столом, и тема, которую избрал для разговора за ним Арне Гуннар, как нельзя лучше соответствовала нашему настроению.

— Ты у нас теперь чуть не самый популярный писатель, — конфузливо начал А. Г. Кто бы мог подумать! А я всего лишь жалкий архитектор… но я люблю свою работу, и это самое главное, правда? — неуверенно прибавил он. (Твое здоровье, Арне Гуннар. Твое здоровье, Даг.) — Я, между прочим, слежу за твоими публикациями… по–моему, я прочел все… кроме одной книги, про войну, как она называется? (Видимо, «Война, 1940»! А может, «Хлеб и оружие».) Успех у тебя, конечно, заслуженный. (Твое здоровье, Даг. Твое здоровье, Арне Гуннар.) Но последний роман просто обалденный. (Обалденный??? Христа ради, только не это слово, я не выношу его.) (Твое здоровье, Арне Гуннар. Твое здоровье, Даг.) Роман потрясающий… Ха–ха–ха! (Ха–хаха?) Как он катается на велосипеде по воде… Фантастика. Ха–ха–ха… И едет на ежегодную конференцию в Швецию… Потрясающе… А девица, которая аж в постели кричит «Товарищ!», как ее там звали? (Нина Скотэй.) Фантастика. Ха–ха–ха. (Твое здоровье, Даг.) А сам учитель, этот горе–борец за рабочий класс! Как тебе такое пришло в голову? (Твое здоровье, Арне Гуннар. Твое здоровье, Даг.) И на велосипеде по воде. Фантастика.

И так далее и тому подобное. Короче говоря, вечер обещал быть на редкость приятным. Я, во всяком случае, совсем размяк от расточаемых комплиментов. Но вскоре я встрепенулся, уловив в речах А. Г. что–то не то. Больно странно он меня хвалил. Вовсе не так, как мне хотелось бы. Должен признаться, у меня есть к похвалам определенные пожелания, даже требования, в конечном счете меня не устраивают просто комплименты. А. Г. же не оправдывал моих надежд. Прежде всего он был излишне многословен. Это я, так и быть, простил ему, не желая производить впечатление выскочки, который еще разбирается, какими словами ему поют дифирамбы. Хотя не отметить это я про себя не мог. «До чего ж велеречивым сделал тебя комфортный социал–демократический образ жизни», — подумал я. Однако насторожило меня в его славословиях нечто другое. Я сообразил, в чем дело, когда А. Г. в третий раз вспомнил, как учитель Педерсен катался на велосипеде по воде, ха–ха–ха, и какой учитель Недерсен горе–борец за рабочих, ха–ха–ха, и как Нина Скотэй кричала в пылу страсти «Товарищ!» — ха–ха–ха, и ха–ха–ха, и еще раз ха–ха–ха! Только тут, сопоставив восхитившие А. Г. примеры, я понял, что в своих похвалах мне он исходит из ложных предпосылок. Нора вмешаться, решил я:

— Ну–ну, А. Г., я все–таки не фарс написал.

— Не фарс? — недоуменно посмотрел на меня А. Г. Я бы даже сказал, он уставился на меня в искреннем недоумении. А. Г. был совершенно сбит с толку. К своей досаде я обнаружил, что он считает меня юмористом. Он расточал мне комплименты как юмористическому писателю! Черт знает что такое! (Но это еще были цветочки.).

— И что же, скажи на милость, ты написал? — спросил А. Г., ошеломленный моим заявлением.

— Я написал книгу для мыслящих людей, которые хотели бы с толком распорядиться своей жизнью, — обиженно отвечал я.

— Что–то не похоже, — смущенно усмехнувшись, сказал А. Г.

— Нак не похоже?! — возмутился я. Ты–то откуда знаень?

— Но я читал ее, Даг. Ты написал остроумнейший фарс, и не пробуй отпираться. Взять хотя бы сцену, где гимназический учитель Педерсен ездит на велосипеде по воде (в четвертый раз!). Что же это, как не развенчание с помощью смеха революционной романтики? И такого у тебя полно. Один сплошной юмор. Я, признаться, обхохотался над твоей книгой.