Попытка разобраться в непостижимом - страница 5

Мой второй рев последовал примерно через полчаса за первым. Среди посетителей тем временем произошли некоторые замены, кое–кто расплатился и ушел, в полной уверенности, что больше одного рыка за вечер не будет, зато появились новые люди, для которых второй рев оказался как бы первым, и они, вероятно, недоумевали, почему администрация так жестко и так типично по–норвежски отреагировала на него. В остальном же все было в точности как тогда, даже сам рев продолжался ровно столько же. Единственное отличие состояло в том, что, усевшись на место, я в наступившей тишине вместо «Нет у меня никакого юмора» произнес другую реплику — «Никакой я не искренний», но фраза эта прозвучала не менее отчетливо, чем первая, и подскочивший официант был тем же самым. Впрочем, на этом сходство эпизодов кончается. Если в первый раз А. Г. ненавяззиво положил перед собой на стол кредитную карточку, теперь он не предпринял такой попытки. А официант на этот раз и не подумал отчитывать меня, напротив, он не проронил ни слова, однако мгновенно убрал наши бокалы, рюмки для коньяка и кофейные чашки (ужин был давно поглощен, и тарелки унесли еще на законном основании). Поспешно удалившись, он тут же вернулся и снял со стола белую скатерть. Одновременно примчался другой официант, который подал счет: мол, расплачивайтесь и уходите. И мы ушли. А. Г. даже не воспользовался своей кредитной карточкой: поделив расходы пополам, мы заплатили наличными.

Теперь на улицу, в зимнюю ночь. Осло. Промозглая метель. Зверский холод. И тьма. Мимо прогромыхал трамвай, с пассажирами за желтыми окнами. На здании по соседству с давно не функционирующим кинотеатром «Скала» светились часы. Сновали взад–вперед озябшие прохожие, ищущие столичных развлечений. Вдоль всей Стортингсгата, на одном светофоре за другим, зеленый свет сменялся на красный, а потом красный — снова на зеленый. Время от времени по улице проезжало одинокое такси с желтым фонариком на крыше. Вот кто–то побежал за ним и, как говорится, схватил его. Посреди всего этого стояли мы с А. Г. Пора было прощаться.

Сласибо за приятный вечер, Арне Гуннар, но я через два дня уезжаю в Мексику, так что мне, сам понимаешь, нужно домой, собираться. Но я даже не заикнулся об этом. Коль скоро нас обоих выставили из «Театрального кафе», и по моей вине, я не мог просто взять да смыться, как бы сильно мне того ни хотелось. А. Г. же вовсе не хотелось расставаться. Он объявил, что время еще детское, и спросил, куда мы пойдем. Мне наверняка известны злачные места, а? Вообще А. Г. казался чуть ли не довольным тем, что его выгнали из ресторана: он отпускал беспечные шуточки, пока мы в гардеробе дожидались своих пальто (нод присмотром официанта, которому поручили выпроводить нас). А. Г. явно примерял на себя эпизод «Изгнание». Теперь он утверждал, что время еще детское. И надо пуститься в загул.

Что мы и сделали. Мы пустились в загул в ночном Осло, прежде всего обойдя заведения, где я был своим человеком. Сквозь пургу и ветер — в «Hot House»[6], к роскошным стаканам с пивом или (если не сказать «и») изящным бутылкам красного вина, в зал, согретый множеством чудесных людей, которые по той или иной причине сошлись туда. Из «Hot House» — короткая пробежка до «П-17»[7], где нас снова ожидали стаканы с пивом и изящные бутылки красного вина, а также совсем другая, очень интересная публика. Оттуда на такси в «Jazz Alive»[8]. А оттуда, опять на такси, на неизвестную мне квартиру.

Мы гуляли. Как следует. Кутили вовсю. Гремела музыка. Кажется, даже были танцы? И А. Г., кажется, танцевал? Кругом рок и джаз, кругом ор и бас. А там, в уголке, не Юн ли это Мишлет? Сидит себе, доверительно беседуя с растрепанной темноволосой феминисткой, от которой исходит по–звериному терпкий аромат духов (О6 их уединении даже шептались). Ну конечно, это Мишлет! А вон вышагивает по залу Эдвард Хуэм, дружелюбно раскланиваясь направо и налево. А вот и я. Сижу перед высоченным стаканом с пивом, который мне предстоит осушить. Рядом со мной А. Г., он что–то рассказывает, склонившись к моему уху. Он разливается соловьем, Говорит о том, что я облегчил его душу. И облегчение ему принес мой последний роман. Потому что в нем идет речь о моем банкротстве. У А. Г. отлегло от сердца, когда он прочел эту книгу. Он понял, что ничего в жизни не упустил. Я физически и морально обессилен своим ревом. Я в загуле. Мы в загуле. А. Г. ничего не упустил в этом мире. Мы встаем. Ах, уже закрывается? Ну и пожалуйста, мы стоим в очереди. В «П-17». Чинно–мирно стоим. Но вот мы просачиваемся сквозь очередь и заходим внутрь. И все благодаря А. Г. Как это ему удалось? Меня никуда не пускают без очереди. А. Г., значит, понял, что ничего в жизни не упустил. Он хочет сказать мне кое–что по секрету. Он говорит мне по секрету: он сам чуть не попал под влияние РКП. Году примерно в семидесятом. (Можно подумать, я не знал. Мне тогда все о нем сообщали.) Он занимался в партийном кружке. Под руководством одного молокососа, слишком много о себе воображавшего. Какое–то у него было странное имя… Ага, Эллен. Эллен! Не может быть, Может, может. Руководителя звали Эллен. К счастью, у А. Г. оказалосьтаки довольно здравого смысла. Он вовремя остановился, Не бросился занимать место в вагоне. А вон опять Эдвард Хуэм собственной персоной! Он важно шагает по залу и дружелюбно раскланивается направо и налево. Поезд ушел без меня. (Это А. Г.) К счастью. Я стоял на перроне, но поезд ушел оез меня. И слава богу. Могу только радоваться. Здоровые у них тут стаканы! Их небось от стола не оторвешь, такие тяжелые. Попробуй. Ну, нам пора. Такси. Еще одна очередь. Перед «Jazz Alive». А. Г. и через нее ухитряется просочиться, не представляю как. Тут играет джаз. И я тоже тут. И еще А. Г., который болтает без умолку. Тараторит в самое ухо. Он хочет мне кое–что рассказать. Он рассказывает. Своей жизнью он доволен. Он твердо знает: я (т. е. А. Г.) приношу пользу. Я — частица Норвегии. Я понимаю основные проблемы так же, как большинство норвежцев. Кто это «я»? «Я» или «ты»? «Я». Значит, А. Г.? Ну да, А. Г. Я разбираюсь в том, в чем не разбираешься ты. Слушай, слушай! Я из тех, кто создал современную Норвегию. Из тех, кто преобразил Норвегию. Ты?! Да, я! Я служу силам, сотворившим эту страну. А. Г., говори громче, мне ничего не слышно из–за проклятой музыки. Ты что, рехнулся? Здесь же джаз — самое главное. Сюда приходят посреди ночи специально ради джаза. А. Г. утверждает, что каждый день трудится на винограднике Господа.