Порода - страница 12

— Не за деньги, говоришь? Ты, комсомол, только за деньги работаешь, сукин сын!.. Прочь от станка, мать твою!.. Прочь! Ты, видно, понимать не можешь, за что работаешь!.. Комсомол!..

Митька сам был уже не рад своим словам. Они сорвались у него совсем непроизвольно. Он ведь совсем не думал того, что сказал. Если бы можно было вернуть эти слова! Но обида на старика не проходила. Какое право он имеет отгонять его от станка? Что он здесь за начальник?

— Ты мной не командуй, Карякин! Не командуй, слышишь! — злобно кричал он, сжимая большой гаечный ключ. — За собой смотри!.. За мат ответишь. Слышишь?..

Карякин весь дрожал. Тяжело было терпеть такую обиду от мальчишки. И чего он, старый хрыч, ввязался с ними в одну компанию!

«И Алешка туда же с ними…» — встала старая обида, обида на сына.

Перед станком вырос заметивший неладное Колчин. Карякин прошел мимо него, словно не заметил, и бесцельно пошел по пролету.

Через десять минут Банков нашел его за листом, где работал автогенщик. Старик без очков смотрел на огонь горелки, и от блеска огня глаза его казались совсем рыжими.

Банков тронул его за рукав и хмуро сказал:

— Ты мене прости, дядя Терентий. Прости мене, говорю. Сдуру сбрехнул я. Ну, сдуру, понимаешь…

От голоса ли слабого митькиного, или от вида его понурого и сумрачного расплавилось застывшее сердце Карякина, словно от горелки педашенковской, и он, только что зло и враждебно думавший о Банкове, стараясь придать больше теплоты своему жесткому голосу.

— Иди уж, работай, Митяшка. Понимаю. Я и сам, бывает, на язык невоздержан…

И когда он шел в цех вслед за Банковым и смотрел на его заросший курчавым волосом затылок, ему мнилось, что это не Банков, а Алеша пришел к нему повиниться. И теперь они, как раньше, вместе с Алешей идут на работу к машинам.

На собрании комсомольской ячейки дизельного цеха было принято решение передать отремонтированный трактор окружному с'езду комсомола. Когда Колчин сообщил об этом Карякину, Терентий Никитич с недоумением и тревогой посмотрел на него и спросил:

— Как же так вышло, Ванюша?.. Почему такое с'езду? Ведь мы для коммуны работали, для алешкиной коммуны, а тут с'езду.

— Э, ты механики не понимаешь, дядя Терентий! — весело ответил Колчин. — Значит, преподнесем всему с'езду, а с'езд земли пахать не будет, — с'езд и передаст лысовским коммунарам.

— Как бы какого обману здесь не вышло, Ванюша? — беспокоился старик.

Но Колчин только весело рассмеялся в ответ.

Рано утром Андрей Паньшин вооружился кистями и на самом передке трактора художественно изобразил большими красными с просинью буквами:

Колчин настаивал, чтобы написать — от цехячейки ВЛКСМ, но Мухин осадил его.

— Какая же это ячейка ВЛКСМ? А Карякин не работал у вас, што ли? Какой же Карякин ВЛКСМ? Нет, уж, Ванюша, вали от всех рабочих.

Когда надпись была сделана, и трактор, новенький, молодой, блестящий, стоял совсем готовый к пуску, позвали заводского пропагандиста Коптюхина, чтоб он проверил надпись: не влепил ли Паньшин каких-либо несусветных ошибок.

Ошибок не было.

Последний раз торжественно и степенно пустил мотор Терентий Никитич. Сердце трактора билось ровно и правильно. Спереди у трактора приспособлен был для ночной работы фонарь. Для пробы зажгли и фонарь. Все было в порядке. И трактор, своим единственным глазом с благодарностью смотрел на старика Карякина.

Секретарь заводского комсомола уже несколько раз звонил из города. Он все боялся, что дизельщики подведут, и эффектная передача трактора в момент открытия с'езда будет сорвана.

Все было готово. Можно было трогать. Вся бригада перенесла сегодня свою работу на вечернюю смену, чтобы днем присутствовать при передаче трактора.

Первым на трактор влез Колчин, за ним Мухин. Взобравшись на сиденье, Мухин недоуменно оглянул цех.

— А Карякин где же? Терентий Никитич! — закричал он старику, отошедшему в сторону и исподлобья поглядывающему на кутерьму. — Терентий Никитич! Ты что же? Не задерживай! Тебе же трактор вести.

Сердце Карякина сильно билось. Он смущенно, боком, пробрался к Мухину и тихо сказал: