Порошок идеологии (сборник) - страница 21

Дверь спальной открылась. Какая-то фигура пробиралась вдоль темных кроватей. Иван Родионов прилег на узкий матрац.

Вошедший — это был Семен — дошел до него и сел на кровати напротив. Кровати стояли так близко, что, лежа на одной, можно было дотянуться рукой до середины соседней. В тусклом свете выступало костлявое лицо вошедшего с ясными голубыми глазами и белокурой жидкой бородкой. Родионов пошевелился и взглянул вошедшему в лицо.

— Что, дядя, не спишь?.. — тихо спросил Семен.

— Не сплю, племяш! — ответил Родионов. Он повернулся на спину и стал свертывать козью ножку. — Все думаю, все думаю, браток!

— О чем думаешь-то? — рассеянно спросил Семен.

Только недавно они встретились на этой фабрике — Семен, уже давно ушедший в город, и Родионов, недавно приехавший на заработки. В деревне Родионов считался мужиком болтливым и нетвердым. До сих пор Семен не мог определить, что за человек его родственник и односельчанин.

— О Сизове, браток, думаю!.. — простонал Иван Родионов. — Все о нем, каково ему сейчас!.. Эх, скрутили нас, браток, совсем скрутили!.. Эх, плохо…

Сизов был рабочим ткацкой фабрики. Только вчера с ним случилось большое несчастье. Неисправный станок захватил на ходу и раздробил ему руку. Сейчас Сизов лежал в фабричной больнице.

— С Сизовым дело плохо, — тихо ответил Семен. — Это у нас раз-два… Подлечат и ползи на сторону… без руки-то он нам не нужен. О пособия там, или о чем другом и не говори…

— И неужели же так и будет?.. — Иван Родионов повернулся и всплеснул руками. — Неужели не вступится никто?.. Неужели же парню погибать дадим?..

Семен прямо взглянул на него. Что-то подозрительное почудилось ему в горячих словах дяди.

— А что же, по-твоему, здесь делать нужно?.. — холодно спросил он.

— Уж и не знаю… — Родионов сел на кровати. — Забастовать бы, что ли, или директора избить… — Он робко взглянул на Семена.

— Мы, дядя, не хулиганы, — резко сказал Семен. — Это ты все не то…

— А что ж делать-то?.. — поинтересовался Иван Родионов.

— Объединиться нужно!.. — сказал племянниц неохотно. — Социального страхования требовать… ограждения машин… ну, да это разговор долгий… Ты вот что лучше мне расскажи, как ты к нам на ткацкую сюда попал?..

— Как попал?.. — Родионов шевельнулся. — Очень свободно. Пришел! с другими. «Ты ткач?» — «Ткач!» — Как раз место свободное есть, прогнали кого-то. «Хочешь поступать?» — «Хочу!» Ну и взяли, а что?..

— А вот что, дядя! — Семен затянулся. — Язык тебе все же придерживать нужно. Очень уж ты разговаривать любишь… Знаешь, с одной фабрики турнут, с другой турнут, а потом дадут волчий билет, занесут в списки, — кто тебя примет!.. — Он с жалостью посмотрел на соседа.

— Занесут так занесут! — Родионов лег на спину. — Я, Сеня, такой человек, я не могу против правды. Вот лежу и думаю, как бы Сизову помочь… лежу и думаю.

Семен не отвечал. Не раздеваясь, он сидел на постели, куря папироску. Скоро Родионов стал тихо посапывать носом.

Он дышал ровно и мерно, как спящий. Семен встал и затушил козью ножку. Он нагнулся над соседом и долго смотрел ему в лицо.

Родионов действительно спал. Семен отошел к постели, снял пиджак, вынул из-под него два толстых бумажных свертка. Он откинул матрац у изголовья и быстро сунул пачки туда.

Он уже не смотрел назад, на кровать Родионова. Но если бы он взглянул дуда, он бы увидел, что Родионов слегка повернул голову, и один его широко раскрытый глаз внимательно следит за всеми движениями соседа.

А когда Семен спрятал свертки и стал раздеваться, он опять не увидел ничего подозрительного. Родионов крепко спал, лежа на спине, спокойно сомкнув свои морщинистые веки…

Рано утром над спящим предместьем в сырой осенней темноте начинал завывать одинокий фабричный гудок. Ему отвечал другой, подхватывал третий. Скоро весь воздух наполнился мучительным сиплым надорванным воем.

Усталые люди вскакивали, дрожа, одевались, не попадая руками в одежду. Задержаться нельзя, хозяин пользуется каждым случаем: опоздаешь на полминуты — уже вписан прогульный день. А спину ломит после вчерашней работы, болит голова, телу так к хочется упасть на жесткие доски. Но на фабрике ждет усталая смена, чтобы сдать станки, занять места идущих на работу. Гудит гудок, и тысячи заспанных людей выливаются на улицу и текут в темноте к новой двенадцатичасовой работе.