Последний звонок. Том 2 - страница 37

— Слушаюсь, ваше благородие.

— Но, если это так просто, — удивилась я, — почему никто другой так не делает?

— Потому что за свою работу эти люди берут деньги. Немалые. Стандартная выручка казино — не та сумма, из-за которой стоит их привлекать.

— А сегодняшняя — та?

— По моим прикидкам, вполне.

Витек свернул на упомянутый проселок.

— Полкилометра вперед, потом остановись, — велел Саша.

Полкилометра мы пролетели быстро. Остановились.

Уныло-то как. Лесополоса, за ней поле, поперек поля — огромная, из космоса заметная, надпись: «Промземля. Продается». На покупателей-пришельцев рассчитано, не иначе.

— Кто ж ее тут купит? — глядя на надпись, продолжил ворчать Витек. — Паршивая земля — ни тебе воды, ни электричества, трасса рядом… — Полез в бардачок. Извлек оттуда неожиданное: бумажный пакет и небольшой термос. Сунул мне в руки то и другое. — На вот, чаю попей. И печенек погрызи.

— Я не…

— Не спорь, — улыбаясь, посоветовал Саша.

Я послушно нырнула рукой в пакет. «Печеньки» оказались маленькими, будто игрушечными. А на вкус — воздушными и сладкими.

— И чай, — напомнил Витек.

Я открыла термос, налила в крышечку чаю. Но выпить не успела — у Саши зазвонил телефон. Тот, дешевенький.

— Да. На проселок. Да, вижу тебя.

Я тоже посмотрела в окно. С шоссе свернула машина — здоровенный джип. Светящиеся фары быстро приближались к нам. Мне почему-то стало не по себе.

— Я нужен? — спросил Витек.

Саша качнул головой:

— Нет. Если вдруг что — сам все знаешь.

Он вышел из машины. Направился к остановившемуся джипу — спокойно, будто старых приятелей встречать, даже куртку не надел. С пассажирского сиденья джипа тоже кто-то вышел. Пожали руки, обменялись какими-то фразами, потом скрылись за машиной — в багажник полезли, наверное.

Витек замер за рулем, ногу держал на педали — в любой момент готовый сорваться.

— Саша… они ничего ему не сделают? — вырвалось у меня.

— Он сам кому хочешь сделает, — процедил Витек. — Нашла, за кого переживать. — Но все равно было заметно, что нервничает. Когда Саша появился из-за джипа, шумно выдохнул.

В руках Саша держал мешок из ткани — и впрямь, как у Деда Мороза. Джип проворно развернулся и уехал. Саша открыл заднюю дверь, мешок бросил на сиденье рядом со мной.

Сам, как ни в чем не бывало, уселся рядом с Витьком. Задорно подмигнул:

— Ну что? Едем дальше?

Это казино оказалось круче предыдущего. Еще больше автоматов, еще расфуфыреннее публика. И в рулетку тут с десяток человек играло, толпились возле стола. Договориться с рулеткой мне удалось не сразу, устала, наверное. Но в конце концов мы поладили.

— Черное, — диктовал Саша. — Теперь красное… Черное.

На что ориентировался — не знаю, но мне было и не до этого. Я радовалась, что сумела подружиться с рулеткой. Тому, как послушно крутилось колесо и прыгал шарик.

— Красное!

— Черное!

— Черное!

— Все, — это слово прозвучало неожиданно. — Сворачиваемся.

— Почему? — Мне хотелось еще поиграть. Мы с рулеткой так чудесно поладили!

— Потому что пора, — твердо объявил Саша. — Я своему чутью привык доверять. Уходим.

Я посмотрела ему в глаза и поняла, что придется послушаться. Ноги, когда попробовала направиться к выходу, почему-то подломились. Хорошо, что Саша подхватил под руку.

— Что с тобой?

— Не знаю.

Мы вышли — я почти висела на Саше, — сели в машину. Поехали.

Саше снова позвонили, и мы снова свернули на проселок.

Витек опять начал совать мне в руки «печеньки» и чай. Я не взяла. Мне было обидно, что Саша оторвал от рулетки. Мне хотелось еще поиграть. Казалось, что рулетка до сих пор зовет…

Подъехал знакомый джип. Саша распахнул заднюю дверь, плюхнул рядом со мной мешок. Джип развернулся и уехал.

А я открыла дверь и вышла. Ноги уже не подламывались, только дрожали немного. Небо над полем посветлело. Скоро утро, наверное.

— Ты чего дуешься? — Саша вышел вслед за мной. — Что за капризы?

— Хочу и капризничаю! Давай вернемся в казино.

— Нет.

— Почему?

— Потому что хватит. И так на ногах еле стоишь. — Тон, прямо как у мамы.

Я развернулась и пошла по проселку. Не знаю, куда и зачем. Я и злилась-то — непонятно на что. И опять дико хотелось плакать.