Последняя буфетчица «Зарайска» - страница 6

Она постучала в дверь.

— Come in! — послышался голос старпома. — Come in, my dear girl!

«Ишь ты, — подумала Петровна, — уже и девочка, и дорогая…»

Она едва не прыснула, представив, какая будет сейчас физиономия у старпома, и вошла в каюту.

Черноморцев стоял к ней спиной. Он доставал из раскрытого бара рюмки.

— Располагайся, Таня, будь как дома, — сказал старпом и повернулся.

Рюмка выпала у него из руки и, упав на мягкий ковер, застилавший пол каюты, не разбилась.

Корпус «Зарайска» вздыбился вдруг на гребне. Нос и корма у него обнажились. Судно затряслось, застонало, противно скрипели переборки, бешено застучал потерявший сопротивление высунутый из воды винт.

Океан подержал-подержал «Зарайск» на ладони, будто раздумывая, что делать ему с железной коробкой, потом отдернул ладонь и судно полетело в тартарары. Петровну подбросило на койке, она услыхала Татьянин стон и включила свет над изголовьем.

— Плохо тебе? — спросила она.

— Страшно, — прошептала девчонка. — Когда опускает вот так…

— Ты постарайся уснуть, — посоветовала буфетчица. — Попить хочешь?

— Не хочу…

— Тогда поспи, легче потом будет.

Койки «Зарайска», как, впрочем, на всех почти торговых судах, располагались поперек, перпендикулярно диаметральной плоскости теплохода. Качка сейчас была килевая, и Петровну валяло в койке с боку на бок. Но такое еще терпимо. Свернись калачиком, колени — в ограждение, спиной — в переборку, вот тебя и не будет елозить по матрацу. При бортовой качке — куда хуже. Тут начинается морской аттракцион, матросы зовут его «голова-ноги», будь он не ладен… Тут уж выспаться не рассчитывай, впадаешь в странное забытье, в бредовое состояние, когда мозг хочет отключиться и не может отвлечься, следит за тем, как шторм расправляется с тобой.

Закрепилась Петровна в койке, отодвинула мысли о шторме и вспомнила, как сказала тогда Татьяне, будто ей попадались в жизни только хорошие мужики. А что, так оно и было. Везло Вере Петровне. Только вот им, бедолагам, приносила женщина несчастье. Потому и одна сейчас, и останется одной… Зарок у нее твердый. Кержацкий характер у буфетчицы «Зарайска». Раз уж отметили ее печатью, неведомо где и в какой небесной канцелярии, поверила Петровна — худо придется любому, кого решится она приблизить к себе.

Умом женщина понимала, что нельзя верить в предрассудки. Но женщины не умом верят, сердце у них главный советчик. А сердце Веры Петровны устало переносить удары, оно-то и говорило ей: поберегись, Веруня, сама поберегись и других пожалей. Не от Бога твоя любовь, не от добра… Злом она оборачивается для твоих любимых. Потому и клади на нее вечный запрет.

…Кузьма у нее в сороковом родился. Василий находился в море, на «Абхазии» вышел в Батуми. Но к тому, как отпустили ее из роддома, успел вернуться в Одессу, встречал ее и маленького у крыльца, ранних привез из рейса цветов. Потом так и остался на пассажирском судне: все чаще побываешь дома, полюбуешься, как растет-подрастает Кузьма Васильевич Бахарев, в честь деда назвали первенца.

Не заметили, как и год прошел. Октябрины справили сыну. И тут — война.

Уходила Петровна с Кузьмой на последнем транспорте. Ни в жисть не верила она, что отдадут Одессу. А кто верил? Только пришли немцы севером, махнули аж к самому Крыму и прижали одесситов вплотную к морю.

Судно шло без конвоя. На корме и полубаке стояли спаренные максимы. Как могли, огрызались от налетавших пиратов, курсы меняли, мучили машину реверсом. Кое-как отбились, и дело шло к ночи, но две небольшие бомбы в пароход угодили.

Петровна была в средней надстройке, помогала раненых перевязывать, перед войной окончила она рокковские курсы медсестер[1]. У слышала взрыв в корме, выбежала не помня себя: ведь там Кузьма с другими ребятишками оставался! Увидела дым, заволокло им полуют, хотела крикнуть, и тут ее ударило…

Очнулась месяц спустя в Тбилиси. Тупой осколок на излете убить ее не убил, но сильно контузил. Долго не могла оправиться, не помнила себя поначалу вовсе, потом открылось Петровне, и стала искать она Кузьму. Сказали ей, что бомба та никого на корме не пощадила. Позднее узнала, что и Василий погиб с «Абхазией» вместе. Жить Петровне больше не хотелось. В другое время наложила б на себя руки. Только шла война, на войне она могла пригодиться, и нельзя было оставить погибших без отмщения.