Посреди Вселенной - страница 7

стр.

— В конюхи? А пожалуй. Только ты, как мне помнится, ладил работать на механизме.

Вздыхает Мишутка.

— На механизме — добро и на лошади — любо. Прямо не знаю, где и работать?

— Везде! — успокаивает отец. — Где душа твоя пожелает. Больно добро, когда человек умеет несколько дел. Такие умельцы всюду в почёте.

Сердито урчит под полозьями снег. Конь идёт, тяжело качая боками. Пар дымит от мокрого крупа. Мишутка сидит на возу. Долго сидит. И вот видит в прогале елей, как в зелёных воротах, избы Высокой Горки. А перед ними — покрытое снегом озимое поле. Показывая рукавицей на озимь, Мишутка с тревожцею замечает:

— Снегу-то навалило толсто!

— Ага! Хорошо! — отвечает отец.

— Чего уж хорошего, — спорит Мишутка, — ведь снег-то холодный, и хлебушек, значит, замёрзнет.

— Наоборот! Нагреется под снежком, как под заячьей шубой!

Конь, подымая гладкую шею, важно входит в деревню. Возле почты, где пруд, резвятся шнырливые ребятишки. Завидев их, Мишутка требует у отца:

— Дай-ко вожжи сюда. Поскорей! Пусть не думают, что барином еду!

Отец улыбается с пониманием, закидывает вожжи на воз.

— Пшёл, Воронок! Но, весёлое ухо! — кричит Мишутка лихим тенорком и сторожко глядит на ребят: хорошо ли он им заметен?


ПОДСНЕЖНИКИ


Третий день как болеет Мишуткина мама. Утром, поднявшись с постели, малый торопится в горенку-боковушку, чтобы узнать: не поправилась ли она? Открыл дверь и увидел большую и белую, как речной пароход, кровать, а на ней под стёганым одеялом поисхудавшую, бледную маму. Мишутка вздрогнул. Ему померещилось, будто мама сейчас от него уплывала.

— Миша, поди-ко узнай, — попросила слабым голосом мама. — Броня в школу ушёл?

Броня тут как и был. Вошёл в боковушку и заявил:

— В школу сегодня я не пойду!

— Почто же?

— Да как пойду-то я? Ведь ты у нас во-он какая. Надо смотреть за тобой.

Мама хотела ему улыбнуться, но улыбка не получилась.

— Нет уж, Бронюшко, лучше поди. За мной присмотрит бабушка Анна.

Да и бабушка Шура рядком. И папа взял специально отгул.

— Я тоже буду смотреть за тобой! — подсказал, волнуясь, Мишутка.

— И ты, — согласилась мама.

Броня вышел из горенки, а Мишутка ещё один раз посмотрел на маму, на её опавшее, тоненькое лицо, на глаза, в которых мерцали зелёные точки. Точки вдруг задрожали и, заплывая туманом, растаяли, словно снежинки.

Вошёл папа, высокий, с нахмуренно-тусклым лицом.

— Папа, — Мишутка мотнул подбородком на маму. — Чего с ней? Вроде глядит на меня, а меня не видит?

— Надо ей отдохнуть. Пойдём-ко давай. Не станем мешать.

Они вышли на кухню, уселись возле окна, рядом с бабушкой Шурой, трепавшей куделю, чтоб из неё наготовить льняных крепких ниток. Папа курил, видно было, что он расстроен. Бабушка Анна сходила к маме с лекарством. Вернулась через минуту, лицо у бабушки было спокойнее, чем у папы. Мишутка взглянул на неё с надеждой.

— А она выживёт?

— Как жо! Как жо! — ответила бабушка. — Ещё недельку — и на ноги встанет.

— И улыбаться будет?

— Конешно, конешно.

Мишутка увидел одетого Броньку. Подбежал и тихонько спросил:

— Бронь, скажи: отчего улыбаются мамы?

— Не знаю.

— А ты узнай! — попросил. — Зря, что ли, в школу-то ходишь? Спроси у Елены Платоновны. Она ведь умная. Знает, поди-ко.

Броньке вопрос пришёлся по душе. «Отчего в самом деле?» — думал он, ступая с портфелем по мёрзлым ступенькам крыльца. Вдохнув крепкий морозный воздух, оглядел большой белый двор, прогребённую в рыхлом снегу аккуратную тропку, ворота с калиткой и тесный, завитый сугробами палисад. В палисаде летом стояли бордовые георгины. И теперь стояли они — независимо, важно, но только в снегу, и их тёмные головы шелестели отжившим веером лепестков.

Непривычно Броньке видеть кого-нибудь из родных в таком, как у мамы сейчас, хвором виде. На уроках он был рассеянным, невесёлым, чувствуя себя так, как если бы с ним должна приключиться какая-нибудь неприятность. Раздавались вокруг голоса. А он, хоть и слушал внимательно, но ничего в свою голову не вбирал. Лишь на последнем уроке нечаянно уловил, что рассказ идёт о цветах, ягодах и деревьях. Лицо его заалело, он встрепенулся и, посмотрев на учительницу, спросил: