Поздний сын - страница 4

Все жарче и жарче распаляясь, встав перед ребятами на колени, помогая рассказу костлявыми руками, Пашка для пущего правдоподобия пучил и без того округлые, навыкате, нервно блестящие глаза. Сейчас он вспоминал прошлогоднюю рыбалку… Будто удили они с батяней на другом берегу Сосновского озера…— тут ребятишки сразу же прикинули: врёт, поди, как сивый мерин, потому что батяня его уже давно беспробудно пил горькую, чаще всего рыбача возле магазина и чайной, а Пашку по малости лет редко брали в лодку чужие люди. И будто бы здорово так клевало, что едва успевали червей наживлять да удочки кидать. Окуни прямо на лету хватали, только крючок упал на воду—хоп, готово, заглотил. Отец, дескать, даже закурить не мог — некогда было, отчего у него уши опухли. Кончились черви, стали удить на окуневые глаза, на чебачье мясо, и окунь-то, вроде, все как на подбор шел такой хрушкой что даже крючки обламывал, хотя отец их закаливал. И ладно, что в фуражку про запас крючки натыкал, а то и удить было бы нечем.

— И вдруг, робя!.. — тут Пашка начал вращать глазами, пуще косить ими, чтобы нагнать на ребят побольше страха, — и вдруг с неба спускаются крючки… здоровенны таки, с кулак… На людей крючки, понял. Жилка там, робя, от такуща! С веревку толщиной. А не видать — прозрачная. Это я пригляделся, дак и увидал. А на крючках-то, мамочки родны, всяки наживки висят… На людей, понял. Вот это да!.. Яблоки… красные-красные такие, пряники еще и это самое… как его?.. ну, это… морожено, во… в стаканчиках… ну, которые хрустят еще… Я их в городе пробовал, когда с мамкой ездили, — ребятишки опять не поверили Пашкиным словам, потому что слыхом не слыхивали, когда это Пашка успел в город скатать.— А из мороженого, из яблок чуть-чуть видно крючки с зазубринками. Они…— кто эти «они», Пашка по ходу не сообразил как назвать и потому говорил без пояснений,— они, падла, на туче сидят — как раз заморочало — а в просветы, как в проруби, удочки опустили. Людей ловят, понял. Мы окуней удим, а они нас… с неба…— Пашка, вылупив круглые зенки, испуганно обмер, но потом облегченно вздохнул — Хорошо хоть не клюнул, а то бы…

— Паха, Паха, погоди, погоди!—прервал его Маркен.—Язык покажи.

— Зачем?—насторожился Пашка.

— Да не боись ты, не боись. Покажи.

— Ну…—Пашка вывалил язык.

— О! Точно, язык-то, Пашка, у тебя без костей, — не сотрется, можешь до утра заливать.

— Не веришь?! Не веришь?! — накинулся на него парнишка, потому что Маркен, зевнув, отвернулся к озеру.— Но и не надо, понял!

— Ты меня на «понял» не бери, понял, я за «понял» десять лет сидел, понял, — подразнил Пашку Маркен.

— Да у бати спроси, понял. Спроси, спроси, ежлив не веришь.

— Ха-ха, у бати спроси. Батя твой уже возле магазина спит.

— Я сюда шел, видел его, — возле винополки лежит, — подтвердил Минька Баньщиков, приходящий сюда с дальней улицы.

— А тебе чо?! — полез на него Пашка.

— Ладно, робя, не мешай, — сердито вмешался Раднаха Будаев, — пусть рассказывает, чего вы?! Ну и что дальше?

— Папка-то сперва зарыбачился, никого кругом не видит,—сразу же успокоившись, дальше замолотил языком Пашка,— а я-то, паря, с ходу заметил. Они же, ну эти наживки-то — яблоки, морожено — близенько от меня висят, рукой можно достать…

Чем дальше Пашка ведал, тем, похоже, настырнее вера во все это крепла в нем, и теперь он мог до хрипоты спорить, отстаивая право на увиденное, если бы нашелся Фома неверующий, но никто после Маркена не лез спорить, хотя слушали уже с полным вниманием, с интересом.

— Ну и чо, Косой, не клюнул? — когда благополучно окончилась история, спросил Маркен и повернул к Пашке свое плоское, в ржавом крапе веснушек, сонливое лицо с мелким, задиристо вздернутым носом.— Взял бы и цопнул.

— Н-н-но, ага! — форсисто подбоченился Пашка.— Я те чо, дурак.

— А кто же больше?

— Клюй сам, еслив охота. Я же вижу, крючки… Клюнул бы, ага. Сам клюй.

— Но-но, потише, сопатый! — процедил сквозь зубы Маркен. — А то клюну разок промеж рог, и закатишься.

Пашка буркнул невнятно, отквасил обиженные губы, но, хоть и считался отбойным, в драку лезть побоялся.

— А здорово, робя, а! — восторг, еще не улегшийся в нем, опять взнялся и захлестнул собой обиду. — Вот такие яблочищи висят! — он показал в жадно растопыренных ладонях что-то огрузлое, увесистое, напоминающее пудовую гирю.— И крас-с…— он стиснул зубы до скрипа, прижмурился и замотал головой в сладком изнемождении, — с-сные-прикрас-сные — так и охота куснуть — аж сок капат. Я уж хотел…