При дворе герцогов Бургундских. История, политика, культура XV века - страница 8

. Ибо как иначе можно объяснить гибель стольких королей и императоров, защищавших общее благо, сражавшихся с неверными, т. е. в тех случаях, когда Бог, казалось бы, должен был оберегать их, ведь они воевали в защиту христианской веры. Но Господь допустил их гибель, словно они были забыты и оставлены им. Подобными примерами являются у Шатлена Роланд и Людовик Святой; то же самое произошло и с Жаном Бесстрашным при Никополе в 1396 г. в битве с турками[31]. К этому ряду, вероятно, относится и его гибель. Бог «дарует не только спасение и победу, но, принося страдания телу, дарует славу душе»[32]. Таким образом Шатлен пытался, насколько это было возможно, оправдать герцога в хронике, являвшейся официальной историей Бургундского дома. В трактате «Обращение к герцогу Карлу», как было отмечено, двоякое отношение к Жану Бесстрашному выразилось всего в двух словах – «немного пороков» (peu de vices). Тем не менее это не мешает автору утверждать, что он закончил свою жизнь славной смертью, несмотря на то, что был убит из зависти[33].

Несомненно, большего восхваления в произведениях Шатлена заслуживает Филипп Добрый, этот «великий лев» (le grant lion), удостоившийся особого благословения Бога. Автор признаёт невозможность в небольшом сочинении перечислить все благодеяния и подвиги этого герцога. Тем не менее он отмечает, что на земле не было равного ему государя, вызывавшего восхищение всего христианского мира. Филипп Добрый для него «жемчужина среди государей» (la perle des princes chres-tiens). Именно поэтому его смерть расценивается как «всеобщая утрата» (la perte universelle)[34].

Таким образом, заключает Шатлен устами своего персонажа, Карл должен унаследовать добродетели своих предков: рассудительность, верность Франции и почет христианского мира от Филиппа Храброго, смелость – от Жана Бесстрашного, великое правление своего отца, Филиппа Доброго, равного которому не было ни среди королей, ни среди императоров.

Особое внимание следует обратить на трактовку Шатленом отношений Франции и Бургундии. Нетрудно заметить, что три перечисленных герцога так или иначе участвовали во внутренних делах королевства. Филипп Храбрый фактически управлял им, был опорой французского трона, Жан Бесстрашный поддерживал свое преимущественное положение силой, Филипп Добрый был «столпом чести Франции» (le pillier de l’hon-neur de France). Автор подчеркивает наряду с португальскими корнями Карла Смелого его происхождение из французского королевского дома[35]. Известно, что Шатлен был одним из немногих авторов, если не сказать единственным, кто видел залог мира и процветания Французского королевства и Бургундии в их союзе[36]. Пусть даже всего лишь видимости мира. Шатлену уже достаточно, чтобы между герцогом и королем не было новых войн. Так ситуация складывалась, по мнению автора, в эпоху правления Карла VII и Филиппа Доброго. В отличие от Ф. де Коммина[37], считавшего безумием встречу двух могущественных государей, автор сетует на то, что они ни разу не встретились, тогда бы их сердца прониклись взаимной любовью[38]. Коммин, умудренный богатейшим опытом дипломатической деятельности, считает, что короли должны поручать переговоры мудрым советникам, ибо у них, несмотря на их прежнюю доброжелательность друг к другу и дружбу, могут возникнуть зависть и антипатия. Шатлен же сомневается в мудрости слуг государей, видя в них (преимущественно в окружении Карла VII) основное препятствие в достижении согласия. Его представление о нравственном облике этого короля оказывается столь высоко, что он забывает, чем закончилась для Бургундского дома встреча Жана Бесстрашного с тогда еще дофином Карлом. Подобная идеализация образа короля не свойственна Коммину, не видевшему особых отличий короля от остальных людей. Упрекнуть Шатлена в политической наивности также трудно. Однако его желание видеть мирное сосуществование Франции и Бургундии и снять ответственность за вражду с короля и герцога диктует подобный поворот в рассуждениях автора. К тому же для него важно показать, что именно Людовик XI виновен в ухудшении отношений между королевством и герцогством. После смерти Карла VII даже видимость мира сменилась открытой враждой. Впрочем, разочаровывается автор не только в короле, но и в его подданных, ведь «зависть и ненависть к твоему дому <герцога Бургундского. –