При дворе герцогов Бургундских. История, политика, культура XV века - страница 9

рождаются вместе с французами»[39].

Что касается самого короля, то Людовик XI по мере усугубления конфликта между ним и Карлом Смелым становится у Шатлена примером порочного короля. Это нашло отражение и в последующем изменении текста «Обращения». Речь идет о той части этого произведения, где автор рассуждает о том, что порочность одного государя вовсе не влечет за собой порочность всех остальных членов его семьи. Напротив, если король сбился с истинного пути, то найдется кто-либо из его семьи или последователей, кто обязательно компенсирует это своей добродетелью[40]. Первоначально подтвердить подобную догадку должен был пример из совсем недавней истории Французского королевства. Мудрому королю Карлу V, приведшему страну и подданных к процветанию, наследовал его сын Карл VI, на которого не распространилась Божья благодать, дарованная отцу, и в стране воцарился раздор, преодоленный только Карлом VII благодаря его добродетелям[41]. Впоследствии Шатлен внес кардинальные изменения в текст: место Карла V и Карла VI займут Карл VII и Людовик XI соответственно. Первый наряду с Филиппом Добрым воспринимается автором в качестве идеального правителя, с которого необходимо брать пример: «они были луной и солнцем на небе»[42]. Французский король оставил своему сыну процветающее и мирное государство. И что же с ним стало при его преемнике? Единство сменилось разделением, согласие и мир – раздором, безопасность и порядок уступили место растерянности и безнадежности. Человек, словно очнувшись ото сна, оказался вместо теплой воды в холодной, в скорби, а не в радости. Людовик XI, заключает Шатлен, охладил сердца своих подданных, стал врагом каждому. Но более всего автора возмущает неблагодарность короля по отношению к Филиппу Доброму за предоставленное убежище во время ссоры с отцом. Он, обращается Шатлен к Карлу Смелому, тебе «воздал злом за добро, ненавистью за любовь, угрозой за службу»[43]. Негативный портрет Людовика XI можно было бы дополнить сведениями из хроники, но главным, пожалуй, является то, что именно на короля возлагается ответственность за усугубление франко-бургундского конфликта. Подобная позиция нашла отражение не только в произведениях Шатлена, но и в сочинениях других бургундских авторов и государственных деятелей. Де Ла Марш, например, отмечая склонность короля к интригам и лжи, пишет: «…если бы те хорошие слова, которые он поручил мне передать моему господину, оказались истинными, то мы бы никогда не вели войны во Франции»[44]. В своей, по сути, антифранцузской речи на штатах 1473 г. канцлер Гийом Югоне открыто обвиняет короля в стремлении разрушить «наше государство» (nostre chose publique)[45].

Особое внимание, уделяемое личным качествам герцогов, является не только данью традиционным представлениям об идеальном государе. Они получают совершенно иное значение в случае с бургундскими герцогами, которые, несмотря на всё свое могущество, не могли не испытывать некую «ущербность» в отношении титула. Ведь их претензии на независимость от французской короны и доминирование на европейской арене сталкивались в том числе и с проблемой титула герцога, графа, но не короля. Поэтому не случайно их стремление получить титул короля хотя бы по своим имперским владениям или появление у Карла Смелого проекта стать Римским королем[46], несмотря на всю эфемерность его власти. Сам Шатлен пытается доказать, что герцоги владеют территориями, не уступающими королевским, и почет им воздают, равный королевскому[47]. По его мнению, бургундские герцоги, в том числе и Карл Смелый, могли в определенной степени преодолеть эту трудность своими добродетелями. Он сознает, что другие государи превосходят Карла по титулу, точнее по их королевскому достоинству, но он выиграет на их фоне, обладая наивысшим из титулов – титулом добродетельного государя[48].

Несмотря на констатацию факта об огромной пропасти, разделяющей Французское королевство и Бургундское государство, Шатлен продолжает напоминать Карлу Смелому о его происхождении из королевской семьи, одной из «благороднейших христианских династий». Хочет ли он этим сказать, что именно герцог Бургундский должен компенсировать недостатки дурного короля, в соответствии с выдвинутой им концепцией? Вероятно, это так, учитывая время написания трактата. Шатлен связывал с новым герцогом большие надежды на то, что тот будет следовать по пути своего отца, т. е. пути добродетели, который позволит ему стать одним из величайших государей мира. С другой стороны, размышления о Людовике XI приводят автора к выводу, что «не скипетры, короны или пурпурные одеяния делают королей достойными, но добродетели и добрые нравы прославляют их и делают заслуживающими короны»