Приключения маленького лорда - страница 38

– Это, вероятно, мать! Какая хорошенькая и молоденькая!

Слышавшие это повернулись, чтобы посмотреть на тонкую фигуру в чёрном платье. Молодая женщина шла по дорожке к церкви. Она откинула вуаль, и все могли видеть её красивое и кроткое лицо, светлые курчавые волосы, которые вились, как у ребёнка, выбиваясь из‐под маленькой вдовьей шляпы.

Она не думала об окружающих, она думала о Цедрике, о том, как он радовался, рассказывая ей о своей лошадке, на которой накануне приехал к ней, сидя в седле прямо и крепко, с гордым довольным личиком. Но наконец миссис Эрроль невольно заметила, что на неё смотрят, что её появление взволновало всех.

Какая-то старуха в красном плаще присела перед ней, потом другая сделала то же, сказав: «Благослови вас Бог, моя леди». Один фермер за другим стали снимать перед ней шляпы.

Сначала она не поняла, в чём дело, но потом сообразила, что ей кланялись, так как она мать маленького лорда. Миссис Эрроль застенчиво вспыхнула, улыбнулась и тоже поклонилась, громко сказав старухе, которая её благословила: «Благодарю вас». Для женщины, всегда жившей в суетливом, кипящем жизнью американском городе, такое простое обращение было новостью, и сначала новостью немножко стеснительной. Но всё же ей это понравилось. Её тронула та дружеская теплота, которая, казалось, выражалась в поклонах и приветствиях.

Едва она успела пройти в церковь, как случилось великое событие, которого все ждали: из-за угла выехала карета, запряжённая великолепными лошадьми, и покатилась по зелёной площадке.

– Вот они, – говорил один из зрителей другому.

Наконец карета подъехала. Томас в нарядной ливрее соскочил с козел, открыл дверцы, и из экипажа вышел маленький мальчик в чёрном бархатном костюме и с красивыми светлыми волосами.

Все мужчины, женщины и дети с любопытством уставились на него.

– Это капитан, – говорили те, кто помнил мистера Эрроля. – Он вылитый капитан.

Цедрик стоял, весь облитый солнечным светом, и смотрел на графа, которому Томас помогал выйти из экипажа; на его личике выражались внимание и любовь. Как только ему показалось, что нужна его помощь, он протянул руку и подставил старику плечо, точно был семи футов ростом. Всем стало вполне ясно, что, какие бы чувства ни вызывал в других граф Доринкоурт, маленький лорд нисколько не боялся его.[10]

– Только опирайтесь на меня, – услышали они. – Смотрите, как все довольны, что видят вас. И как они хорошо вас знают.

– Сними шляпу, Фаунтлерой. Они тебе кланяются.

– Мне? – вскрикнул Фаунтлерой, мгновенно стаскивая с себя шапочку и показывая свою хорошенькую головку. Он стал рассматривать толпу своими блестящими изумлёнными глазами, стараясь поклониться каждому в отдельности.

– Боже благослови вас, мой лорд, – сказала старуха, которая раньше разговаривала с его матерью. – Желаю вам долгой жизни.

– Благодарю вас, сударыня, – ответил Фаунтлерой.

Они вошли в церковь, прихожане смотрели на них. Когда Фаунтлерой наконец удобно уселся на красную подушку, он тотчас же сделал два открытия; оба понравились ему. Прежде всего, в другой стороне церкви, так, что он мог видеть её, сидела его мать, которая ему улыбнулась. Затем в конце графской скамейки, подле стены Цедди заметил две странные, вырезанные на каменной плите фигуры, стоящие на коленях одна против другой. Между ними возвышался невысокий каменный столб, служащий подставкой для двух молитвенников. Поднятые руки были сложены, по-видимому для молитвы; на фигурах красовались старинные странные платья. На каменной гладкой плите было написано что-то, чего он не понял:

«Здесь лежит тело Грегори Артюра, первого графа Доринкоурта, а также тело Ализон Гильдегарды, его жены».

– Могу я шепнуть вам несколько слов? – Маленького лорда пожирало любопытство.

– В чём дело? – спросил дед.

– Кто они?

– Твои предки, которые жили несколько сотен лет тому назад, – ответил граф.

Маленький лорд с уважением ещё раз оглядел старинную плиту. После этого он постарался найти нужное место в своей книге псалмов. Когда началась музыка, Цедрик поднялся со скамейки и с улыбкой посмотрел на мать. Он очень любил пение и часто пел с Дорогой, поэтому и теперь присоединился к хору прихожан, и его чистый, нежный, высокий голосок раздался в церкви, точно пение птички. Ему было так приятно петь, что он забыл всё остальное.