Принцесса в скафандре - страница 11

Эйлин покивала.

– Вот что я бы сделал первым делом, если бы оказался на троне, Ваше Высочество. Отменил этот обычай – передачи трона по наследству. Я бы сделал звание короля выборным. По тому же принципу, как избираются все руководители во всех организациях на многих планетах Внешнего Фронта.

Эйлин молчала. Леофкилд испугался. Как бы принцесса ни ответила ему, он был бы рад – только бы она не стояла так в неподвижности, не размыкая губ, глядя на сад, словно он рядом с ней перестал существовать.

– Я слышала одну историю… абсолютно правдивую. В одной… команде был жестокий, но умелый в бою лидер. Под его началом эти люди нажили много добра, но и много врагов. И вот однажды один юноша бросил вожаку вызов. Якобы тот стал слишком жесток со своими подчиненными и небрежен при заметении следов. Не будем судить аргументы, я хочу рассказать только о принципе. Юноша вышел на бой и победил старика. Я думала, что услышу, как проигравшего отправят в небытие, тем или иным способом. Но он даже не покинул команды. И через несколько лет, когда оказалось, что дерзкий юноша мог только бахвалиться несовершёнными подвигами и неумеренно пить, старик снова вернулся во главу отряда.

– Что случилось потом?

– Его все же сменил более молодой и удачливый лидер. Но уже другой. Вот такая история. Хотя, наверное, это еще не конец.

– Позволю себе угадать, Вы слышали ее от «Космических дьяволов»?

– Они так себя не называют… но да, от них.

Эйлин впервые за последние сутки стало тепло. Здесь, в искусственном климате тропического леса, она с удовольствием осталась бы навсегда. Лампы, согревавшие растения, светили на спину Эйлин. Потрясающее чувство… снаружи. И – контрастом – холод страха в груди, в животе.

– Я плохая принцесса, сэр Леофкилд. Не смотрите на меня так. Я хочу, чтобы конклав сорока не превратился в ужасное место… еще более ужасное место. И не разрушился, потому что это тоже означает ухудшение ситуации. Но если мне не удастся послужить ему на благо, я просто умою руки. Я не героиня. Я не готова… быть как мой отец. Трудно любить планету, которой ты не нужна.

Люди боятся темноты, боятся открытого космоса, даже если ты – на корабле, многим все равно жутко. Эйлин видела таких, кто, вынужденный путешествовать, ни за что не взглянет в иллюминатор, даже под дулом бластера. Но ее мучил другой страх. Теперь. Замкнутое пространство. Свет. Нон-стопом включенные камеры и микрофоны. Они фиксируют все, до мелочей.

Нет, тьма страшна тем, что в ней может прятаться нечто жуткое. Свет куда безжалостней. Свет показывает – бежать поздно. Жуть пришла и смотрит тебе в лицо.

– Я думала, все будет одновременно проще и сложнее. Чем в итоге оказалось.

Леофкилд хотел сказать «я тоже», но вместо этого пробормотал:

– Когда меня погружали в криосон, стояла весна. А теперь уже снова осень. Я словно проспал всего полгода. Странное ощущение. Отец так постарел… я не ожидал.

Эйлин рассматривала его, склонив голову набок.

– Вам ведь не восемнадцать лет.

– О… да. Отец хотел, чтобы я сперва окончил обучение. И уж только потом отправил меня в капсулу. Как Вы догадались?

– По коже людей легче определить возраст, чем по чьей-либо еще во вселенной. И Вы говорите не как восемнадцатилетний юнец. Обучение. – Она сделала неопределенный жест рукой. – Понятно.

– Я мог бы получать знания в криокапсуле, но отец не одобряет этого метода. Побочные эффекты еще до конца не изучены.

– Мой отец тоже говорил, что мы отвергаем из прогресса не то, что нужно, но с радостью бросаемся на то, что вполне может принести нам вред.

Эйлин вздрогнула и обхватила себя за плечи руками. Выдохнула, глядя вниз, за поручни, в густую зелень сада.

– Эта боль пройдет. – Леофкилд подумал немного и нерешительно коснулся спины принцессы. Кожа ее была холодной, как лед. Он чуть не отдернул руки, вовремя сообразив, как это вышло бы бестактно.

– Я не знаю.

– Со временем воспоминания потускнеют. Будет уже не так невыносимо.

– Не знаю. Не знаю.

Пусть она наощупь такая странная, я бы ее обнял, подумал Леофкилд. Просто чтобы утешить.

– Вы очень сильная. Такая молодая, но держитесь, не плачете. Ничего, тут нас никто не видит и не слышит. Тут можно.