Присяга - страница 61

— Как доехали? Хорошо? Ну и ладно. Отвезем вас в резиденцию. Место красивое, над Волгой. Сосны кругом, тишина.

Это пробный шар. Начинаются хитрые маневры, прекрасно изученные Сомовым. В зависимости от его ответа станет ясно, в каком он настроении, сколько рассчитывает пробыть, и тогда в действие придет созданный для подобных ситуаций и отлаженный до винтика механизм. Вон тот, в кожаном реглане, изготовился, как на старте.

Ну да, ждите... Попадись к ним в лапы, и через неделю не очухаешься. То подледный лов в затоне, то лицензия на отстрел сайгаков.

— Я остановлюсь у вас в гостинице. Завтра с утра — по цехам. В двенадцать — к строителям. В пятнадцать — оперативка с главными специалистами. Вопрос один. Реконструкция. Ее темпы и расшивка узких мест. Программа приемлема?

— Вполне.

— Тогда поехали.

Они поехали на черной «Волге» с радиотелефоном и форсированным стосильным двигателем.

Вместо прежнего здания дирекции с длинными коридорами и скрипучими полами поднялся в пятнадцать этажей железобетонный четырехгранник с электронными часами на крыше. В вестибюле, сплошь выложенном плиткой цвета небесной лазури, подвешена незримо, словно парит в голубизне, планетарная модель атома.

После оперативки, короткого, но бурного разговора на высоких тонах, Сомов и Еремин остались в кабинете одни. Еремин сидел красный, не остыл еще.

— Слушай, а ведь мы давно знакомы. Не четверть ли века? Я у вас когда-то диплом варганил. Ты, товарищ генеральный, тогда рядовым мастером был. В пятом цехе.

— В седьмом.

— Ну в седьмом. Как все изменилось вокруг — поразительно! Архив у вас был — смешно сказать. Деревянные шкафы, папки с тесемочками. Там еще девчушка работала. Как же ее? Имя такое, необычное... Маргося.

Еремин взглянул диковато, словно перед ним запел вдруг арию Онегина телеграфный столб. Но спохватился, насупился. Глаза заморгали, как индикаторы, и ходячая ЭВМ выдала информацию:

— Как же, помню. Маргарита Казимировна. Ее дочь у нас работает, в управлении главного механика. Зять — программист вычислительного центра. Скоро получат квартиру. В новом доме. Двухкомнатная квартира с лоджией... А Маргарита Казимировна умерла. Восемь лет уже. Инсульт. С неделю мучилась, парализованная.

И без паузы, словно щелкнув тумблером, перевел разговор на старые рельсы:

— Так как же, Дмитрий Федорович? Подкинете нам из импорта еще пяток фрезерных автоматов?

Он остановил машину за три квартала от Нагорного переулка. Пошел пешком по скользкому тротуару, чувствуя во рту железный привкус. Февральское небо хмурилось, но было тихо, без ветра. За Волгой высились башни новых микрорайонов. Серым частоколом загораживали они горизонт и на верхних этажах, поймав в тучах закатное солнце, оранжево пламенели.

Во флигеле, в темноватых сенях его панически напугал запах детских пеленок. Он глубоко и судорожно вздохнул, не понимая, каким образом здесь, спустя двадцать три года, настиг снова его этот запах. Или это причуды галлюцинации? Он помедлил, держась за нахолодевшую дверную ручку и, не решаясь взглянуть себе под ноги, на заметенный снегом порог. Ему померещилось, будто внизу, у порога лежит в снежном сугробике желтая кукла. За дверью раздался женский голос:

— Ну кто там еще? Входите!

В комнате было двое. Сомов мельком взглянул на мужчину. Отметил, что он узкогруд, уныл, по-бабьему патлат. А у окна стояла ярко-рыжая особа, и она потрясающе походила на старшую сестру Анастасию, какой была она в далекой молодости. Тот же цвет волос, под байковым, тесно облегающим халатом угадывались сильные, как у метательницы ядра, плечи. Взгляд настороженный, исподлобья, в упор. Только черты лица тоньше и кожа белая, как у матери, у Маргоси.

Они молча разглядывали друг друга. В углу из рукомойника падали капли, часто и гулко. Он наконец опомнился и, снимая шапку, сказал в добродушно-стариковском тоне:.

— Добрый день, молодые люди. Может, предложите гостю присесть?

Мужчина проворно выдернул из-под скатерти старый венский стул.

— Вы насчет квартиры? Из жилищного отдела, да?

Сомов не ответил. Сел грузно, как был, в пальто. Но едва он сел, как прямо перед собой на стене увидел портрет. В овальной рамке, в той самой, в которой когда-то красовался гусар с бакенбардами, теперь висела увеличенная фотография Маргоси. Такой она и запала ему в душу с той поры, когда он видел ее последний раз, по-воровски однажды утром убегая из флигеля.