Притяжение Балтии - страница 13

мических перспектив, чем русские в Латвии и Литве. Это ещё объяснимо тем, что Эстония в этот период действительно быстрее выходила из кризиса, возникшего после падения СССР и социализма. Но они лучше относятся и с большим оптимизмом смотрят в будущее и относительно политической системы, хотя правовое положение русских в Эстонии неизмеримо хуже, чем их положение в Литве. Таким образом, фактор гражданства, правового положения неизмеримо меньше влияет на оценки русскими своего положения и перспектив, чем общекультурный фактор, фактор «культурной дистанции», который действует в Балтии таким образом, что наиболее привлекательной является наиболее далёкая от русской культура и общество, наиболее радикально отвернувшееся от России и наиболее близкое к интеграции в западные структуры.

Естественно, что русские, при всей привлекательности для них балтийских культур и «стилей жизни», всё же недовольны своим неполноправным положением и не могут не стремиться его изменить. На что же они надеются, с чем связывают перспективу своего равноправия?

Особых надежд на Россию русские не проявляют. Как и везде в бывшем СССР за пределами России, опросы показывали крайнюю непопулярность среди русского населения Ельцина. В 1992—1993 гг. Ельцину доверяли 23 % эстонских русских и не доверяли 63 %, а эстонскому президенту — 38 % и 36 % [Русские в новом зарубежье 1996, с. 31]. В 1993 г. 12 %, а в 1996 г. 20 % эстонских русских считали, что Россия является угрозой миру и безопасности Эстонии [Vihalemm 1999, р. 281]. Но дело не только в Ельцине. Значительное меньшинство русских вообще негативно воспринимают саму идею тесных связей с Россией. Так, в Эстонии в 1993 г. на вопрос о желательной внешнеполитической ориентации эстонского государства лишь 43 % русских высказались за тесные связи прежде всего с Россией и 25 % — со странами Запада. В Литве в 1993 г. 27 % русских высказались за строгий визовой режим поездок в Россию и из России (см.: [Савоскул 2001, с. 253—254]).

Нет особых надежд у русских и на себя как на общину, на свои коллективные действия: мы видели, что роль русских организаций очень невелика и невелика политическая активность русских.

Отчасти русские надеются на Запад. Притяжение Балтии — это, конечно, лишь в какой-то мере притяжение именно данных стран. Прежде всего — это притяжение вообще Запада, Европы. В некотором роде балтийские русские — большие «европеисты», чем балтийские народы. Эстонские опросы показывают, что удельный вес (66 %) доверяющих Евросоюзу среди эстонских русских выше, чем среди эстонцев (57 %). Такое же различие и в отношении к ООН, которой доверяют 77 % русских и только 65 % эстонцев [Хейно 2000, с. 241]. В Латвии удельный вес сторонников вступления в Евросоюз одинаковый среди латышей и русских (примерно половина). В Литве за вступление в ЕС 55 % русских и 49 % литовцев [Савоскул 2001, с. 254]. У русских нет страха раствориться в объединённой Европе, утратить свою самостоятельность и культурную уникальность, присущего, при всей их европейской и западной ориентации, балтийским народам. Кроме того, Европа оказывает давление на балтийские страны в сторону улучшения положения русских.

Но прежде всего русские надеются на себя как на отдельных личностей, на свои собственные индивидуальные силы. Согласно данным опросов, «в трудностях могут положиться только на самих себя» 88 % эстонцев, 86 % латышей и 79 % литовцев. То же самое говорят о себе 91 % русских в Эстонии, 86 % — русских в Латвии и 87 % — русских в Литве [Zepa 2000, р. 29]. Стратегия поведения, которую избрали подавляющее большинство русских, это стратегия чисто индивидуального приспособления и выживания.

Безусловно, в новой ситуации усиливается проявлявшаяся ещё в советское время тенденция к ассимиляции, отказу от русской национальности. Исследования, проведённые эстонским социологом Ирис Петтай, показывают, что 25 % эстонских русских ещё не решили для себя, хотят ли они остаться в Эстонии русскими; 12 % хотели бы стать эстонцами и 12 % — просто европейцами, гражданами ЕС. 70 % русских говорят, что хотели бы видеть своих детей «обэстонившимися». Множество представителей русской общины поменяли сейчас свои фамилии на эстонские, и среди имён, которые русские теперь дают своим детям, преобладают Тийт и Кристина. При этом у русской молодёжи эта ассимиляционная тенденция присутствует значительно больше, чем у стариков [Смирнов 2001, с. 1—2]. У нас нет данных о Латвии, но в Литве картина сходна с эстонской. Уже в 1992 г. 19 % литовских граждан (русских по паспорту) считали себя литовцами (русскими — 72 %) [Kuzmickaite 1996]. В 1993—1995 гг. в восточной Литве 83,35 % первых детей и 100 % вторых детей от смешанных литовско-русских (муж — литовец, жена — русская) и 88,9 % от смешанных русско-литовских зарегистрированы литовцами. Более того, поскольку в Литве родители могут выбрать для ребёнка любую национальность, литовцами зарегистрированы даже 16,6 % детей от смешанных белорусско-русских браков [Zvinkliene 2000, р. 179]. Таким образом, несомненно, что русские балтийские общины, которые перестали уменьшаться из-за эмиграции, уменьшаются и будут уменьшаться из-за ассимиляции. Но мы всё же не думаем, что большинство русских будут