Прозрачная маска - страница 50

В тот день, когда я увидел вход в церковь оскверненным, решил стать расстригой. Хотя причина этого была совершенно в другом, но мне не хотелось выставлять ее ни перед собой, ни перед владыкой. А это событие послужило просто поводом. Меня расстригли. Потом я много чего натворил, и большинство моих творений не были добрыми. Вершил дела не задумываясь, не планируя их заранее. Теперь-то я понимаю, что делал все от злобы, накопившейся во мне, и первая ее капля уязвила мою душу в тот момент, когда я в последний раз спускался с амвона. Знал, что рожден, чтобы пробуждать души, очищать их для жизни и радоваться их восхвалению всевышнего, а жизнь и события в мире вынудили меня жить без радости и уважения к самому себе.

Решил стать бухгалтером. Точные науки никогда не привлекали меня, особенно копание в цифрах, но тоска по отнятому у меня положению толкнула к профессии, которая давала возможность оказывать давление на людей, ставить их в зависимость. Знал, что это ничтожная компенсация утраченного мною, однако это как-то утешало. Уехал в Свиштов и поступил на бухгалтерские курсы. Бабушка отказалась дать денег даже на дорогу, но мама тайком сунула мне в руку свое обручальное кольцо, которое я продал в Тырнове, а на вырученные деньги прожил некоторое время, перебиваясь с хлеба на воду. Я очень хорошо запомнил скупщика и поклялся при первой же возможности выкупить колечко. Однако вернулся я в Тырново через десять лет и на месте того ювелирного магазина нашел автобусную остановку. Денег, которые дал мне тогда скупщик, было очень мало, однако я их расходовал так бережно, что их хватило на три месяца. В один из дней в ноябре я оказался без гроша за душой и отправился на лекцию голодный. Шел дождь, помню это потому, что дождь явился причиной моего знакомства с Дамяной, и теперь, когда вспоминаю о всем добром, сделанном ею мне, я благодарю дождь — тот самый дождь, а когда приходит в голову что-то плохое — проклинаю все, что хоть чем-то напоминает мне воду. Помню, Дамяна жила с тетей в маленьком кирпичном домике, именно в кирпичном, так как первое, что я увидел, когда она привела меня к себе, была красная стена и написанный мелом номер «13». Улица Дунай. Тетушка была припадочная, и Дамяна вышла на улицу, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. В семинарии нас немного обучали и медицине. Моих знаний оказалось достаточно, чтобы помочь старушке. После этого Дамяна попросила не уходить, а позднее призналась, что влюбилась в меня, когда услышала мою молитву, которую я произносил перед ужином. Дождь еще больше усилился. Дамяна предложила переночевать у них. Так я остался и ночевал у них до окончания курсов. Через месяц после нашего знакомства похоронили тетушку, мне удалось заработать пятьдесят левов при ее отпевании: я уличил священника в нарушении похоронной церемонии.

Никогда не думал сделать Дамяну своей любовницей или жениться на ней, но и не говорил ей об этом открыто. Она тоже не касалась этой темы. Была молодая, боялась жизни и хотела жить одна, зарабатывая на житье своей швейной машинкой. Когда поняла, что я священник (я не говорил ей, что расстрига), Дамяна привязалась ко мне как к идолу. Худшее было в том, что она считала меня непогрешимым и честным, посланцем бога. Просила моего заступничества перед всевышним, и я обещал, что попрошу у него хорошей погоды, когда будут созревать овощи, или проклятия на голову некой Кины, которая пустила в околотке слух о нашей связи. Хотя слухи могли явиться выдумкой Дамяны или намеком на что-то, я старался держаться благочестиво, как того требовал мой сан. Так мы дожили до васильева дня. В то время на васильев день встречали Новый год, и Дамяна убрала дом и сама нарядилась. Я так и ахнул, но не от восторга. Ее рыжие волосы, накрученные на бумагу, торчали безжизненно во все стороны, как водоросли, нарумяненные щеки делали лицо плоским, а ноги с толстыми икрами в туфлях на высоком каблуке выглядели просто уродливыми. Платье на ней было сшито в стиле модерн, современная мода Дамяне совершенно не подходила. Сел я за стол, как сосед-сирота, потому что ничего с собой не принес. Она пристыдила меня за стеснительность, и это насторожило меня. Время шло, а мы изнывали от скуки. Потом Дамяна завела старый патефон и храбро кашлянула. Нужно было приглашать ее на танец. Мы танцевали. Волосы у нее пахли чем-то сладковато-приторным. В косу была вплетена грязная лента, на конце которой болталась серебряная монета. С нетерпением я ждал окончания этого неприятного танго, чтобы сказаться больным и уйти. В этот момент мой взгляд остановился на декольте Дамяны. То, что я увидел, не оказалось чем-то невиданным и привлекательным, но всю ночь после праздника я не мог уснуть, вертелся в постели, и мне казалось, что слышу шаги Дамяны в соседней комнате. Подсчитал, сколько шагов от ее кровати до двери, вычислил, сколько мгновений ей потребуется, чтобы преодолеть это расстояние, и все ждал, когда щелкнет замок и откроется дверь, но так и не дождался до утра. Мы встали одновременно, и прежде чем взглянуть в глаза Дамяне, я посмотрел на ее грудь. На ней был вязаный свитер, и при каждом вдохе вязка растягивалась и под ней четко обозначались соски. Она кивком поприветствовала меня и ушла кормить кур, которые жили у нее в сарайчике. Несмотря на холод, я вышел умываться на улицу и поймал себя на том, что стал заглядывать через изгородь сарайчика — мне хотелось увидеть, как она наклонится и как обнажатся ее бедра. Я совсем ошалел и позвал Дамяну. Она словно ждала этого момента за дверью, неуклюже вбежала, склонилась надо мной и хотела проверить у меня температуру, прислонившись губами ко лбу. Ее огромные, горячие и мягкие груди коснулись моего лица. Меня охватило чудовищное желание. Подавляя ненависть к ней, я делал все торопливо, резко и грубо, словно хотел убежать от страха или от ненавистного долга. Она не издала ни звука, и если бы не была такая горячая и массивная, то я наверняка подумал бы, что задушил ее. Потом мы совсем умолкли.