Путь в рай - страница 7

Нар был хорош. Молодой, сильный, с толстыми крепкими горбами. Видно, что жил в довольстве, тяжёлой работы не знал, ходил по пустыне важной мягкой поступью…

Нравится Мансуру нар. Стоит неподвижно, смотрит презрительно сверху вниз, губой жуёт медленно, с достоинством. Нравится и шерсть, и уздечка, украшенная яркой бирюзой. Но не нравится ему цена, которую запросил малолетний бандит. Полтора золотых динара!

Нет, конечно, белый нар стоит вдвое, втрое больше. Купив его, Мансур-ага не останется внакладе, но если бы не двое проклятых дадашей, отирающихся рядом, — приказал бы слугам просто забрать верблюда, а наглого мальчишку кончить тут же у дувала, мало ли их по улицам шляется!

Но дадаши всегда держатся стайкой, одного прирежешь, десяток других набежит, да не ясным днём, а тёмной ночью, и если не убьют сонного, то хлопот и убытку наделают больше, чем на золотой. Да и эти (он покосился) не так просты — прячут под халатами острые ножи… Эх, придётся раскошелиться толстому Мансуру, не его сегодня день!

Но уж торговаться сам Всевышний велел, и Мансур, как истинный приверженец Единого, принялся сбивать смехотворную цену.

— Совсем не белый. Очень жёлтый. На боках, смотри, вот и вот, — тыкал он наугад.

Но Бархади потому и был послан продавать самый ценный товар, что язык у него был без костей и стеснения юный разбойник не знал, смело пререкаясь с уважаемыми скупщиками краденого, и умел он взять ту цену, которую наметил для себя с самого начала. Конечно, верблюд был «с историей». Придут другие люди с солончаков, расскажут, что был караван с белым наром; был, да пропал. Слухи пойдут. Надо будет ждать. Или красить верблюда. Но то уж забота нового хозяина, за то и цена такая: один золотой динар или десять серебряных. Да, именно за золотой решил Бархади продать красавца. Это если без уздечки.

— Это немножко грязь пристала, вот смотри, стряхнул — и нету.

— Всё равно жёлтый, — деланно брюзжал Мансур, преодолевая свою симпатию к почти белому нару.

— Будь он чисто белый, будь он как серебро, разве я просил бы за него такие маленькие деньги? Цена была бы вдвое большей, — рассудительно отвечал Бархади, одним ловким манёвром сворачивая обсуждение шерсти нара и переходя к деликатной теме денег.

На это Мансуру возразить было нечего, и он просто брякнул:

— Пять серебром даю!

— Вах-х! Уважаемый, разве это цена? Разве где-то в Таре продают верблюдов по такой цене?

— Может, и не продают, но я по такой цене покупаю! — запальчиво воскликнул несчастный барыга, чувствуя, что почва торга становится всё более зыбкой. Красавец нар мог ускользнуть и попасть в жадные потные лапы другого перекупщика.

Мальчишка обиженно засопел и потянул нара за красивую уздечку, готовясь уйти без всякого ответа на такое несто́ящее предложение. Нар величаво переступил ногами, разворачиваясь, и сердце господина Мансура дрогнуло.

— Шесть! Шесть серебром!

— Полтора, уважаемый, никак не меньше. Смотри, какие ноги! За один шаг он покрывает половину пустыни! — восклицал хитрец Бархади, приметивший алчный блеск в глазах торговца.

Тот тихонько взвыл и прошептал, сдаваясь:

— С-семь…

После долгих препирательств, после уверений, что он, Бархади, вовсе не хочет оставить кучу детей Мансура голодными (торговец был бездетен), после клятв Мансура о принципиальном отсутствии у него таких огромных денег, золотой увесистый кругляш всё-таки лёг в грязноватую ладонь продавца.

— Э-э! Что ты делаешь?! — возмутился Мансур-ага, глядя, как мальчишка снимает с нара драгоценную уздечку.

— Как что? Забираю своё имущество. Верблюд твой, а уздечка — моя!

— Нет-нет, уздечка полагается к верблюду, оставь её!

— Да что вы, уважаемый! Всякий знает, что верблюд родится без уздечки! Я её надел, я её и снимаю, — без зазрения совести врал Бархади.

Мансур-ага застонал. Ах, если бы не эти двое с ножами, зыркающие по сторонам, ах!..

Через полчаса Бархади нашёл Амада у чайхоны, зашептал на ухо, посмеиваясь, передал ему один золотой и два серебряных динара. Два динара серебром стоила бирюзовая узда.

Остальные, посланные с товаром поплоше, тоже вернулись. Кто с медяком, а кто с серебром. Малиновый халат принёс всего три динара — скупой Ахри-ага ругал вещь, мол, такие уже не носят, цвет немодный, вышивка сыпется — и больше денег не дал.